Исабель Альенде - Инес души моей

Кстати, чтобы не забыть: Эскобар так и не добрался до Перу, но и не умер в пустыне от жажды, как многие думали. Много лет спустя я узнала, что сопровождавший его молодой янакона по тайным тропкам отвел его в свою родную деревню, затерянную высоко в горах, где оба живут и поныне. Прежде чем отправиться в пустыню, Эскобар обещал Гонсалесу де Мармолехо, что если доберется живым до Перу, то станет священником, потому что если он выжил сначала на виселице, а потом и в пустыне, то это перст Божий. Но он не сдержал обещания, а, наоборот, взял в жены нескольких женщин из племени кечуа, которые родили ему множество детей-метисов, и таким образом на свой лад послужил распространению веры Христовой.

Возвращаюсь к любовницам, которых Вальдивия привез из Куско. Каталина рассказала мне, что они поят его отваром гравилата. Наверное, Педро боялся потерять свою мужскую силу, которая для него была так же важна, как и храбрость на поле боя, и поэтому пил отвары и подстегивал себя силами двух женщин. Он был еще не в том возрасте, чтобы его сила ослабла, но здоровье у него было не такое уж крепкое, и болели старые раны.

Судьба обеих этих женщин оказалась переменчива. После смерти Вальдивии Хуана Хименес пропала. По слухам, ее похитили индейцы мапуче во время одной из своих вылазок на юг. Мария де Энсио тронулась рассудком и стала истязать своих служанок. Говорят, что кости несчастных индианок похоронены прямо в доме, который теперь принадлежит городскому совету, и что по ночам там слышны их стоны. Но это тоже уже другая история, рассказывать которую у меня нет времени.

С Марией и Хуаной я держалась на расстоянии. Я не думала, что мне когда-нибудь придется сказать им хоть слово, но Педро упал с лошади и сломал себе ногу, и тогда позвали меня, потому что никто лучше меня не лечил переломы. Тогда я в первый раз после свадьбы с Родриго вошла в дом, который когда-то был моим и который я построила своими руками, и не узнала его, хотя внутри стояла та же самая мебель на тех же самых местах. Хуана, низенькая, но хорошо сложенная и с приятными чертами лица галисийка, поздоровалась со мной с любезностью служанки и провела в спальню, которую раньше я делила с Педро. Там Мария, причитая, обтирала влажным полотенцем лоб больного, который, казалось, был уже более мертв, чем жив. Мария кинулась целовать мне руки, всхлипывая от благодарности и страха — если бы Педро умер, ее бы ожидала довольно мутная будущность, — но я мягко, чтобы не обидеть, отстранила ее и подошла к кровати. Откинув простыню, я обнаружила, что нога у Педро сломана в двух местах, и подумала, что самое лучшее было бы ампутировать ее повыше колена, пока она не начала гнить, но эта операция всегда пугала меня и я не чувствовала, что способна осуществить ее над этим телом, которое прежде любила.

Помолившись Деве, я принялась обрабатывать раны, как могла, с помощью ветеринара и кузнеца, так как про врача уже давно было ясно, что он никчемный пьяница. Это были нехорошие переломы, из тех, с которыми очень сложно работать. Мне пришлось вставлять каждую косточку на место вслепую, и только чудом это получилось более или менее хорошо. Каталина одурманивала больного своими волшебными порошками, разведенными в ликере, но даже во сне он ревел от боли; потребовалось несколько мужчин, чтобы держать его при каждом моем действии. Я делала свою работу без всякой злобы, стараясь уменьшить его страдания, хотя это оказалось практически невозможным. По правде говоря, о его неблагодарности я даже и не вспомнила.

Педро столько раз казалось, что он умирает от боли, что он продиктовал завещание Гонсалесу де Мармолехо, скрепил бумагу печатью и распорядился хранить под тремя замками в городском совете. Когда после его смерти завещание открыли, выяснилось, что в нем, кроме всего прочего, он просил передать свои губернаторские полномочия Родриго де Кироге.

Нужно признать, что любовницы ухаживали за Педро с большим тщанием и частично благодаря их заботам он снова смог ходить, хоть и хромал весь остаток жизни.

Хуану Гомесу не понадобилось никого пытать, чтобы узнать, кто отрезал голову Султану. Уже через полчаса стало известно, что это сделал Фелипе. Поначалу я не могла в это поверить, потому что юный мапуче обожал этого жеребца. Однажды, когда Султан был ранен индейцами в Марга-Марга, Фелипе выхаживал его неделями, спал рядом с ним, кормил с рук, чистил и лечил, пока тот не выздоровел. Паренек и конь так любили друг друга, что Педро часто ревновал, но так как никто не мог ухаживать за Султаном лучше Фелипе, не решался вмешиваться. Умение юноши прекрасно находить общий язык с лошадьми стало легендарным, и Вальдивия подумывал о том, чтобы сделать Фелипе конюшим, когда он еще немного повзрослеет, а это занятие было очень уважаемым в нашей колонии, потому что разведение лошадей являлось делом первостепенной важности. Фелипе убил своего благородного друга, перерезав ему сонную артерию, чтобы он не мучился, а потом обезглавил его кинжалом. Нарушив комендантский час и воспользовавшись темнотой, он повесил лошадиную голову на шест на площади и бежал из города. Он оставил свою одежду и все немногочисленные пожитки в узелке в залитой кровью конюшне. Он ушел нагим, с одним только амулетом на шее, как и пришел за несколько лет до того. Я представляю, как он бежит босиком по мягкой земле, полной грудью вдыхая таинственные ароматы леса, запахи лавра, квиллайи и розмарина, переходя вброд мутные лужи и прозрачные ручьи, переплывая ледяные воды рек, чувствуя бесконечное небо над головой, обретя наконец свободу. Почему он так поступил с животным, которое очень любил? Загадочное объяснение Каталины, которая никогда не симпатизировала парнишке, оказалось как нельзя более верным: «Разве не видишь? Мапуче к своим утек, да, мамитай».

Наверное, Педро де Вальдивия просто взорвался от ярости, узнав о произошедшем, и поклялся отомстить страшной местью своему любимому конюху, но ему пришлось отложить отмщение на потом из-за более срочных дел. Ему только что удалось заключить союз с нашим главным врагом вождем Мичималонко, и он был занят подготовкой большого похода на юг страны для покорения мапуче. Старый касик, для которого годы проходили, не оставляя следа, понял, что раз уж победить уинок не удается, стоит заключить с ними союз. После карательной кампании Агирре Мичималонко практически лишился способных воевать мужчин: на севере остались только женщины и дети, половина из которых были метисы. Между погибелью и войной с мапуче на юге вождь выбрал второе. Отношения с мапуче в последнее время у него и так не ладились, потому что ему не удалось выполнить данное им обещание разбить испанцев, а, сделав такой выбор, он, по крайней мере, спасал свое достоинство и не был принужден посылать своих воинов работать в поле или мыть золото для уинок.