Исабель Альенде - Инес души моей

Я не могла выкинуть Фелипе из головы. Убийство Султана показалось мне действием символическим: этими ударами кинжала индеец как бы убил губернатора. После этого дороги назад не было, и он порвал с нами навсегда и ушел, унеся с собой все, что узнал о нас и нашей жизни за годы искусного притворства. Я вспомнила первое нападение индейцев на только зарождающийся город Сантьяго весной 1541 года и, как мне показалось, нашла ключ к разгадке того, какую роль сыграл Фелипе в нашей жизни. Тогда индейцы накрылись черными покрывалами, чтобы подойти к городу ночью и остаться незамеченными часовыми, так же как поступили в Европе солдаты маркиза де Пескары, накрывшись белыми простынями на снегу. Фелипе много раз слышал эту историю от Педро и передал идею вождям. Его частые отлучки не были случайными: они были частью жестокого замысла, хотя в этом невозможно было заподозрить ребенка, которым он был тогда. Он мог выходить из города на охоту, не боясь индейцев, которые нас тогда осаждали, потому что сам был одним из них. Охота была лишь предлогом, чтобы получить возможность встретиться со своими соплеменниками и рассказать им о нас. Именно он привез известие о том, что люди Мичималонко собираются недалеко от Сантьяго, это он помог устроить ловушку, чтобы вывести из города Вальдивию и половину наших солдат, это он подсказал индейцам самый подходящий момент для нападения. Где был этот мальчишка во время атаки на Сантьяго? В суматохе того ужасного дня мы совершенно позабыли про него. Он прятался или помогал нашим врагам, может быть, раздувал пожар — я не знаю. Несколько лет Фелипе посвятил изучению лошадей, выездке и выращиванию; он внимательно слушал рассказы солдат и постигал военную стратегию; он научился пользоваться нашим оружием, начиная от шпаги и заканчивая аркебузой и пушкой; он знал наши сильные и слабые стороны. Мы думали, что он восхищается Вальдивией, своим тайтой, которому прислуживал лучше, чем кто бы то ни было, а на самом деле он за ним следил и в душе лелеял ненависть к чужакам, захватившим его родную землю. Спустя какое-то время мы узнали, что он был сыном одного из токи, последним в длинном роду глав племени, и так же гордился своей родословной, состоящей из безупречных воителей, как Вальдивия гордился своей. Представляю, какая ужасная ненависть жила в сердце Фелипе. А теперь этот мапуче восемнадцати лет от роду, крепкий и стройный, как тростник, бежал на юг, нагой и быстрый, к влажным лесам, где его племена ждали возвращения молодого вождя.

Его настоящим именем было Лаутаро, и он стал самым знаменитым вождем Араукании, ужасным демоном для испанцев, героем — для мапуче, центральной фигурой военной эпопеи. Под его командованием прежде беспорядочные толпы индейцев стали так же прекрасно организованы, как лучшие армии Европы, и были разделены на эскадроны, пехоту и кавалерию. Чтобы сбивать с ног лошадей, не убивая и не калеча их — лошади были для них так же ценны, как и для нас, — он использовал болеадору, веревку с привязанными к концам камнями. При точном броске концы веревки обматывались вокруг ног лошадей, отчего они падали, или вокруг шеи всадника, и он валился на землю. Лаутаро посылал своих людей воровать лошадей и сам занимался их выучкой и разведением; то же он проделывал и с собаками. Он так натренировал своих воинов, что они стали лучшими в мире наездниками, такими же, как и он сам, и конница мапуче стала непобедимой. Он заменил старые дубины, тяжелые и неповоротливые, на гораздо более эффективные короткие палицы. В каждой битве он захватывал оружие врага, чтобы в дальнейшем пользоваться им и учиться делать подобное. Он организовал такую отлаженную систему связи, что все до единого его солдаты узнавали о приказах токи за считаные секунды, и ввел железную дисциплину, которая могла сравниться только с дисциплиной в знаменитых испанских терциях. Женщин он тоже превратил в суровых воительниц, а детей приспособил доставлять провизию, снаряжение и послания. Он прекрасно знал местность и предпочитал скрывать свои войска в лесу, но, когда считал это необходимым, строил крепости в труднодоступных местах, где готовил своих людей к сражению, получая от шпионов сведения о каждом шаге врага. Единственное, чего ему не удалось, — отвадить своих воинов от дурной привычки после каждой победы напиваться до потери сознания чичей и мудаем. Если бы у него получилось и это, мапуче истребили бы все наше войско на юге. Сегодня, тридцать лет спустя, дух Лаутаро все еще стоит во главе войска индейцев. Его имя будет жить в веках, и нам никогда не победить его.

Мы узнали историю Лаутаро немного позже, когда Педро де Вальдивия отправился в Арауканию основывать новые города, мечтая распространить испанские завоевания до Магелланова пролива. «Если Франсиско Писарро смог завоевать Перу, имея в своем распоряжении сотню с небольшим солдат, которые справились с тридцатипятитысячным войском Атауальпы, для нас будет большим позором позволить кучке дикарей задержать нас», — заявил он на собрании городского совета. Он взял с собой на юг двести прекрасно вооруженных солдат, четырех капитанов, в том числе храброго Херонимо де Альдерете, и сотни янакон, груженных всевозможной поклажей. Кроме того, его сопровождал Мичималонко, который возглавлял свое отважное, но недисциплинированное войско, сидя верхом на подаренном ему когда-то скакуне. Всадники были в полном боевом доспехе; у пехотинцев были кирасы и мечи, и даже на янаконах были шлемы, чтобы защитить головы от тяжелых палиц мапуче. Диссонировало с общей картиной военной мощи только то, что самого Вальдивию, как придворную даму, пришлось нести в паланкине, потому что сломанная нога еще не зажила до конца и боль не позволяла ему ехать верхом. Прежде чем выступить в поход, он отправил грозного Агирре восстанавливать Ла-Серену и основывать новые города на севере, почти обезлюдевшем после ранее проведенных Агирре кампаний по уничтожению местного населения и массового ухода людей Мичималонко. Своим представителем в Сантьяго Вальдивия назначил Родриго де Кирогу, ведь он был единственным капитаном, которому все были готовы подчиняться и которого единодушно уважали.

Вот так, в результате очередного неожиданного поворота судьбы, я снова стала губернаторшей. Впрочем, фактически я всегда была ею, хотя это и не всегда было моим официальным титулом.

Лаутаро покинул Сантьяго самой темной летней ночью; его не заметили часовые, и собак он не всполошил, потому что они знали его. Он бежал по берегу Мапочо, скрываясь в зарослях тростника и папоротника. Он не стал переправляться по подвесному мосту уинок, а бросился в черные воды реки и поплыл, подавляя в груди крик счастья. Холодная вода омывала его внутри и снаружи, освобождая от запаха уинок.