Морли Каллаган - Любимая и потерянная

— Жак, чуть побольше наклоните, — сказал мистер Карвер. — Стоп! Молодец. — Картина качнулась вверх, потом вниз. — Кэтрин, ты не находишь, что ее тон очень подходит к цвету наших стен? Да, молодому Слоуну пришлось проститься с кое-какими сокровищами своего отца. Поделом ему. Эти молодые радикалы способны на что угодно, одного только они не умеют — заработать для себя хоть немного денег. — Отклоняясь назад, чтобы оценить освещение, он распорядился: — Немного левее, Жак. О, вот так уже лучше. Старому Слоуну устроили такие пышные похороны, каких еще не было в истории Монреаля. И тут является его сынок, готовый подвергнуть переоценке все ценности и свести на нет все либеральные начинания отца. В результате он продает фамильного Ренуара.

— И все-таки мне нравится Боб Слоун, — возразила Кэтрин, в то время как стоящий возле стены Жак опустил картину немного ниже, украдкой давая отдых рукам.

— Хм-м, этот молодой человек всегда вылезает из рамок, — заметил мистер Карвер. — У художников есть преимущество, — с улыбкой добавил он. — Они могут в своей картине все расставить по местам.

— Наверно, я в душе художница, — сказала Кэтрин, пожав плечами, с обезоруживающе-беспомощным и добродушным видом.

Высокая, стройная, в расстегнутом жакете, она стояла, упираясь рукой в бедро, и от всего ее облика веяло той бессознательной элегантностью, которую придает женщинам хорошо сшитый костюм. Она вся светилась жаркой свежестью и чарующей непринужденностью, потому что дома чувствовала себя легко и свободно и так же легко чувствовала себя в этот момент с Джимом Макэлпином. Она рассмеялась, отчего стала еще милее, и сказала:

— Вы знаете, какая я? Если где-то в гостях вижу, что ковер лежит не так, как нужно, я его передвину, картина висит криво — тоже поправлю. Наверно, то же самое я чувствую с людьми. Мне симпатичен Боб Слоун. И мне хочется его как-нибудь встряхнуть или что-то еще с ним сделать. Вот Джим, наверно, думает, что вместо этого мне следовало бы писать картины. А, Джим?

— Ну если этот малый вам нравится, за чем остановка? — шутливо сказал он.

Но ему стало не по себе, когда она с таким невинным прямодушием призналась, что ее тянет вмешиваться в жизнь других людей. До этого, стараясь убедить себя, что намерен рассказать Кэтрин о Пегги, он внутренне противился этому и сейчас ухватился за возможность оправдать свое нежелание: ведь если он расскажет ей о Пегги, Кэтрин и ее воспримет как косо повешенную картину и вздумает ее выправлять, а заодно и его, поскольку его отношение к Пегги она тоже сочтет отклонением. Собственнические замашки Кэтрин вызвали в нем и жалость и неприязнь, и, преисполненный этих чувств, он не думал, что и ему самому не чужды такие же наклонности.

— Ну ладно, Жак, так хорошо, — сказал мистер Карвер. — Поставьте пока картину на диван.

Жак, у которого нестерпимо болели руки, поспешил выйти.

— Я могу вас подвезти в любое место, Джим, — любезно предложил мистер Карвер.

— Благодарю вас. Я просто-напросто вернусь к себе в отель. Кэтрин, вы будете сейчас заняты?

— Минут через десять ко мне зайдут две мои приятельницы, — сказала она.

— Как всегда, не везет. А я надеялся, что мы с вами пойдем погулять, — разочарованно протянул Макэлпин, как будто бы и в самом деле собирался повести Кэтрин на Крессент-стрит и познакомить с Пегги.

Тротуары были покрыты снегом, в свинцово-сером небе по-прежнему ни одного просвета. Все вокруг заледенело. Макэлпин подумал, что если Пегги сейчас не работает, то наверняка сидит дома.

…В передней первого этажа было три звонка, проведенные к трем квартирам, и под каждым из них указана фамилия жильца. Табличка с фамилией Пегги была замусолена таким множеством пальцев, что букв почти невозможно было разглядеть. Макэлпин позвонил и по узкой прихожей направился к ее двери. На его стук никто не ответил, тогда он попробовал приоткрыть дверь. Она оказалась незапертой.

— Пегги, — позвал он и с тревогой подумал: «Неужели она никогда не запирается?»

Сзади раздались шаркающие, неуверенные шаги. Он обернулся. Перед ним стоял давно не бритый человечек в нелепом, долгополом коричневом пальто и в кепке. На вид ему было не меньше шестидесяти лет, лицо измято, взгляд тупой, немигающий.

— Что же это, ее дома нет? — спросил он, сильно запинаясь.

— Да, мне кажется, мисс Сандерсон нет дома, — сухо сказал Макэлпин.

— Ах ты, вот досада-то, — расстроился старик и огорченно заморгал глазами.

В квартире наверху мужской голос запел:

— Лох Ломонд, твои прекрасны бе-е-е-рега!

— Ого! Это еще что за фрукт? — насмешливо сказал старик. — Ну и голосок! Послушайте, я Ковбой Леман. Меня все знают, — кичливо добавил он.

Его и в самом деле все знали, этого старого бездельника, всегда готового к услугам. На его физиономии появилось недоверчивое выражение, когда выяснилось, что Макэлпину его имя ничего не говорит.

— Вот взгляните-ка, что я ей тут принес, — сказал старик. — Самые шикарные воскресные издания.

Он вытащил из-за пазухи пачку газет, которые подобрал где-то в закусочной, и бросил на кровать. Потом, вздохнув и горестно пожав плечами, сказал:

— Вот жалость-то, что не застал.

— О, понимаю, понимаю, — смущенно произнес Макэлпин и достал из кармана монету в пятьдесят центов. — Вот возьмите. Я думаю, если бы мисс Сандерсон была дома, она бы вам, конечно, что-нибудь дала.

— Еще бы не дала, — усмехнулся старый бездельник. — Ну так я пошел. Она, наверно, скоро вернется. Вы ей скажите, мол, Ковбой заходил, — и он зашаркал прочь.

«И кто только с ней незнаком, — думал Макэлпин, тоже направляясь к выходу. — Боже милостивый, кто только к ней не забредал в эту незапертую дверь!»

Выйдя на улицу, он на всякий случай огляделся, не идет ли Пегги, с минуту постоял, держа руки в карманах, потом быстро зашагал к перекрестку, свернул за угол и пошел к востоку по Сент-Катрин. У него мелькнула одна идея, и он спешил ее осуществить. На Пил возле газетного киоска стояли шалопаи, играющие на бегах и задевали проходящих мимо девушек, говоря им скабрезные комплименты. Макэлпин беспечно насвистывал, предвкушая ожидавшую его в конце пути тихую, ни с кем не разделенную радость.

Хорошее настроение породило счастливую мысль: он вспомнил, кого может расспросить о Пегги. Ведь здесь же в Монреале живет и преподает в Макгилле старый Филдинг, лысый жилистый старикан, произносящий слова так, будто у него рот набит мраморными шариками. Как раз в то время, когда Пегги училась в колледже, Филдинг вел у них курс английского языка и, разумеется, все о ней знает. Однако Макэлпин не стал звонить сейчас Филдингу. Он ускорил шаг и все посматривал на небо. Облака редели. Город укрылся толстым зимним одеялом. На Филлипс-сквер он посмотрел на статую короля Эдуарда VII и улыбнулся ему как старому приятелю. Король, кажется, совсем закоченел.