Уильям Сароян - Отважный юноша на летящей трапеции (сборник)

Заболел даже Гарри, причем не каким-нибудь пустячком вроде гриппа, от которого можно избавиться за неделю и вновь стать свеженьким как огурчик. Гарри подхватил туберкулез, бедняга, причем в тяжелой форме.

Так вот, болезнь пригвоздила Гарри, и ему не помогли все его деньги в банке. Конечно, он пытался немного отдохнуть, но это было исключено. Лежа в постели, Гарри пытался продавать своим лучшим друзьям страховые полисы. Двоюродный брат Гарри, Саймон Грегори, рассказывал мне об этом. Он говорил: не то чтобы Гарри хотелось заработать побольше денег. Просто он рта не мог раскрыть без того, чтобы не заговорить о какой-нибудь продаже. Он не мог поддерживать обычную беседу, потому что ни в чем, кроме страхования, автомобилей и недвижимости, не разбирался. Стоило кому-нибудь заикнуться о политике или религии, Гарри раздражался и переводил разговор на коммерцию. Он даже спросил Саймона Грегори, сколько ему лет. И когда Саймон Грегори сказал, что ему двадцать два, Гарри пришел в сильное возбуждение:

– Послушай, Саймон, ты – мой кузен, и я хочу сделать тебе доброе дело. Ты не должен терять ни единого дня, если хочешь быть финансово независимым, когда тебе стукнет шестьдесят пять. У меня как раз есть такой полис, который тебе нужен. Разве тебе трудно на протяжении сорока трех лет ежемесячно выплачивать шесть долларов и двадцать семь центов? Правда, ты не сможешь слишком часто ходить в кино, но что тебе важнее – посмотреть лишнюю пару-тройку дурацких фильмов или стать независимым в шестьдесят пять?

Саймон чуть не взвыл от этих слов, ведь Гарри был так плох.

Доктор посоветовал родственникам Гарри отвезти его на годик-другой в Аризону, потому что это его единственный шанс. Но когда они сказали об этом Гарри, тот возмутился, мол, доктор хочет, чтобы Гарри транжирил свои деньги. И сказал, что у него все в порядке, обыкновенная простуда, и велел родне, чтобы этого доктора близко к нему не подпускали.

– Приведите другого доктора, – сказал он. – С какой стати я должен ехать в Аризону?

Время от времени мы встречали в городе Гарри, который кому-то что-то тараторил, пытаясь сбыть какой-нибудь товар, но это продолжалось день-два, а потом он снова оказывался в постели. Так он продержался два года, и вы бы видели, как бедняга изменился. Вам бы стало не по себе. Стоило взглянуть, и можно было понять, что он самый одинокий человек на свете. Но самое обидное то, что стоило с ним заговорить или к нему по-дружески отнестись, так он сразу же принимался продавать вам полис на страхование жизни. Вот уж от чего можно было сойти с ума: человек погибает на ногах и все равно пытается продавать здоровым людям полис на страхование жизни. Было бы смешно, если б не было так грустно.

Однажды в городе (давным-давно) я встретил Саймона Грегори; вид у него был просто жуть. Я спросил, в чем дело, а он сказал, что Гарри умер, и он был рядом с ним до самого конца. А теперь ему очень тяжко. До последнего вздоха Гарри говорил ужасные вещи – страховка, финансовая независимость в шестьдесят пять.

Его фото напечатали в «Ивнинг геральд» с пространной статьей о том, какой Гарри был мозговитый, честолюбивый и все такое прочее. Так все и кончилось, но было в этом чокнутом нечто, чего никто из нас не мог забыть.

Он был не как все, с этим не поспоришь. Сегодня он стал почти что нашей легендой. В городе полно ребятишек, родившихся после смерти Гарри, но все они знают про него не меньше нашего, а может, и больше. Можно подумать, он был великой исторической личностью, про которую надо рассказывать детям, чтобы они росли честолюбивыми и так далее. Разумеется, большинство историй о нем вызывают смех, но и в них он фигурирует истинно выдающейся личностью. Вряд ли кто вспомнит имя нашего последнего мэра, и наш город не дал миру великих людей, но зато все детишки в округе знают, кто такой Гарри. Весьма поучительный факт, если учесть, что он не дожил до двадцати трех.

Когда кто-нибудь в нашем городе терпит неудачу в каком-нибудь предприятии, люди говорят друг другу:

– А вот Гарри справился бы!

И все смеются, вспоминая, как он сновал по городу, выводя всех из спячки, заключая сделки. Вот пару месяцев назад в театре «Ипподром» выступал канатоходец. Он пытался сделать сальто на проволоке, но не смог. Только его ступни коснулись проволоки, как он потерял равновесие и спрыгнул на сцену. Потом он пытался повторить трюк с самого начала, с музыкой, барабанной дробью и прочим, чтоб зритель проникся опасностью момента. Этот акробат пытался повторить номер три раза, и все напрасно. Когда он потерял равновесие в четвертый раз, какой-то парень с галерки заорал во всю мочь:

– Позовите Гарри! Гарри справится!

Весь зал взорвался от хохота. Хохот оглушил беднягу акробата, и тот начал ругаться со зрителями по-испански. Он понятия не имел про наши городские хохмы.

Все это даст вам представление о том, какую славу заслужил Гарри, но самые смешные рассказы – про то, как Гарри в раю или в аду продает страховые полисы от землетрясения и автомобили, задешево покупает одежду. Он был всем чемпионам чемпион. Не такой, как все. Всем нравятся смешные истории про Гарри, но нам так не хватает его в нашем городе. Все, кто его знал, хотели бы, чтобы Гарри и по сей день был с нами, переворачивая город вверх дном, разглагольствуя о больших сделках, заставляя всех плясать под свою дудку. Вот это я понимаю, истинный американский делец и воротила!

– Хотите, чтобы я смеялся?

В опустевшем классе стало одиноко и тоскливо. Все мальчики – Дан Сид, Джеймс Мисиппо, Дик Коркоран – потопали домой вдоль полотна Южно-тихоокеанской железной дороги, хохоча и играя. А тут еще эта мисс Виссиг со своей безумной затеей, от которой ему стало тошно.

– Да.

Суровые дрожащие губы, в глазах – жалкая грусть.

– А я не хочу смеяться.

Какой странный мир и поворот событий.

– Смейся.

Нарастающая, словно наэлектризованная, напряженность. Ее жесткость, дрожь ее тела и рук, источаемый ею холод и тоска у него на сердце.

– Но с какой стати?

С какой стати? От всего воротит, все безобразно, путаница мыслей ничего не говорит ни уму, ни сердцу.

– В наказание. Ты смеялся на уроке и за это будешь смеяться в одиночку целый час. Поторапливайся, уже прошли четыре минуты.

Отвратительно. И совсем не смешно. Оставлять после уроков и требовать, чтобы смеялся. Бессмысленная затея. Над чем смеяться-то? Просто так не смеются. Должно же быть что-то забавное, напыщенное, смехотворное. Очень странные у нее повадки, а какие взгляды она бросает на него. До чего ж она коварная. От этого ему стало не по себе. Что ей от него надо? И еще этот школьный запах, натертые мастикой полы, меловая пыль, то, чем пахнет замысел, дети разошлись по домам; тоска; одиночество.