Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма

Грет косится на меня. Папа, знал бы ты…

— Простите, герр доктор, — бормочет она. — Больше не повторится.

— Уж пожалуйста, — отвечает папа, лицо у него мрачное. — Такие истории рождаются в больном воображении. Детство бесценно. Сейчас закладывается фундамент всей жизни. Наш долг — защищать малышей от таких зверств.

Папа каждый день ходит теперь в лазарет. Когда возвращается — моет руки. Трет и скребет, пока раковина вся не наполнится мыльной пеной. Пальцы у него становятся очень розовые и морщинистые. Потом папа вытирает руки насухо, включает чистую воду и моет их еще раз.

Лица у людей здесь в основном строгие, но дядя Храбен [23] Hraben — ворон (старонем.). вечно улыбается. Он улыбался, даже когда пнул котенка прочь с дороги. Йоханна [24] Йоханна Лангефельд (1900–1974) с мая 1939-го по март 1942 г. работала надсмотрщицей женского концлагеря Равенсбрюк; в апреле-октябре 1942 г. занимала пост начальника женского лагеря в Освенциме. За некоторые систематические послабления, которые Лангефельд допускала по отношению к польским заключенным, ее уволили из Равенсбрюка. В декабре 1945 г. она попала в плен к американским войскам и была экстрадирована в Польшу для дальнейшего судебного разбирательства над нацистами Аушвица, однако польские служащие тюрьмы, где она содержалась, помогли ей бежать. говорит, он очень красивый, но и близко не такой, как папа. На мой день рождения дядя Храбен дарит мне Negerkuss [25] Букв. «поцелуй негра» (нем.) — лакомство наподобие зефира в шоколаде, с основанием из теста. . Я ем его очень медленно: сначала шоколадную корочку, затем начинку из зефира, а потом — бисквитное основание. А следом разглаживаю обертку ногтем, пока она не заблестит, как серебро, и он мне делает из нее колечко.

— А куда отец тебя поведет сегодня, красотка Криста? — спрашивает дядя Храбен, гладя меня по загривку. Я отстраняюсь.

— Говорит, что это секретный сюрприз.

— А. Ясно. Но ты сама куда надеешься попасть?

Я бегу к окну и показываю на высокую стену.

— В зоопарк. Дядя моей Грет — он моряк, он ходил в такой в Америке. Видел полярного медведя и жирафа и… — Я умолкаю, меня охватывает восторг и предвкушение, а потом продолжаю, но тише: — …и ему дали покататься на слоне.

Дядя Храбен громко хохочет. Приходит кто-то из его друзей, и он им повторяет то, что я сказала. Друзья тоже смеются. Наконец он вытирает глаза и говорит, что за стеной нету ни слонов, ни медведей, ни жирафов, ни мартышек.

Я снимаю его кольцо и сую большой палец в рот. Плохая примета — плакать в день рождения.

— Это не такой зоопарк, Mädchen [26] Детка, малышка (нем.). .

— Этот — для совсем других зверей, — объясняет мужчина с соломенными волосами и с глазами цвета зимнего дождя. Они опять смеются.

— Для каких? — Я топаю, но от этого они смеются еще сильнее.

— Для зверолюдей.

И впрямь есть звери, похожие на людей. Старушка, живущая рядом с нашим настоящим домом, держит шнауцера — самую толстую собаку на свете. Грет говорила, что за много лет они стали похожи: теперь у обеих волосы как соль с перцем, обе суют носы не в свое дело, у обеих скверный характер и визгливые голоса, обе похожи на винные бочонки. А еще я слышала однажды, как Грет кричит: «Manner sind Schweine!» [27] «Мужчины — свиньи!» (нем.) . — на дядьку, принесшего дрова. А еще у одного папиного друга были здоровенные желтые зубы, поэтому он смахивал на крысу.

— Я все равно хочу на них посмотреть.

— Слишком опасно, — говорит дядя Храбен. — Они едят приличных маленьких девочек, особенно хорошеньких. Щелк-щелк, один укус — и нет тебя.

Когда папа вернулся домой из лазарета, он все равно взялся мыть руки, хотя обещал, что мы сразу пойдем. Пока он скреб ногти щеточкой, я спросила, не в зоопарк ли мы идем, вдруг дядя Храбен пошутил.

— Нет.

Я хмурюсь.

— Ты сказал, мне можно выбрать.

Папа вытирает руки и внимательно рассматривает пальцы.

— Может, лучше пойдем со мной в лавку игрушек? Оттуда наверняка что-нибудь можно будет взять домой. А потом поедим мороженого в кафе. — Он включает воду и берется за мыло.

— Erdbeereis? [28] Клубничное? (нем.).

— Клубника, шоколад — с каким хочешь вкусом.

Город ярок, на окнах цветы и много красных флагов с крестами, у которых палки загнуты, — они слегка плещут на ветерке. Люди сидят у кафе и улыбаются нам, кто-то встает помахать рукой, а когда мы заходим в лавку игрушек, хозяин оставляет всех своих покупателей и обслуживает папу.

— А, так это фройляйн, у которой день рождения. A lies Gute zum Geburtstag! [29] С днем рождения! (нем.). — Он достает из-за стойки две коробки. В каждой — по красивой кукле. У одной волосы темно-каштановые и вьются, платьице красное, а вторая — блондинка и вся в голубом. — Да, долгих лет жизни — от всех нас. Ну вот. Твой папа не знал, какая тебе больше понравится.

Я гляжу на папу. Он кивает.

— Какую ты хочешь?

— А обе нельзя?

Папа качает головой.

— Нет.

— Хочу обе. — Я пинаю медную подножку, приделанную внизу стойки. Пытаюсь выжать слезы, но никак. — Так нечестно. Почему мне нельзя обе?

— Можно одну , — говорит он устало. — Не можешь выбрать — придем в другой день. Так хочешь? Нет. Тогда выбирай скорее, пока все мороженое не растаяло.

— Нечестно, — повторяю я, но уже знаю, какую куклу заберу домой.

Хозяин почти незаметно подталкивает ко мне темноволосую куклу. Она немножко похожа на Грет, только глаза не того цвета, а вот желтоволосая кукла — как сказочная принцесса.

— Вот эту. — Я тыкаю пальцем, и хозяин лавки тихо вздыхает и убирает темноволосую. — Как ее зовут?

— Выбрала светленькую. Славно. — Рассматривая этикетку, папа, кажется, очень доволен. — Тут написано Шарлотта, но можешь назвать ее как захочешь.

— Я буду звать ее Лотти — пока хорошо себя ведет, — говорю я, вспоминая, как папа заменял «Грет» на «Маргарета», если она его злила. — Иначе будет Шарлоттой.

В кафе я достаю Лотти из коробки — посмотреть, какие у нее трусики. Капелька клубничного мороженого падает ей на голубое платье, и остается пятно, но я прикрываю его пальцем, чтобы папа не заметил.

Перед сном Херта [30] Судя по всему, автор имеет в виду нацистского врача Херту Оберхойзер (1911–1978), обвиненную на Нюрнбергском процессе над врачами (1946–1947). В 1940 г., прочитав объявление в газете о вакансии врача-женщины для концлагеря Равенсбрюк, подала заявку и была принята. В концлагере Равенсбрюк работала с начала 1941-го по лето 1943 г. Медицинские эксперименты на людях Херте Оберхойзер, по-видимому, нравились: она даже брала на себя часть работы своих коллег (некоторые отлынивали от проведения опытов на людях). В ее обязанности входили отбор женщин-заключенных для экспериментов, помощь при проведении калечащих операций, последующее наблюдение за подопытными. После экспериментального лечения Оберхойзер умертвляла больных, вводя им различные препараты, что впоследствии представляла как акт милосердия («эвтаназии»). По свидетельству современников, Оберхойзер воспринимала пациенток как подопытных кроликов, проводила аборты на поздних сроках. Отсидев по Нюрнбергскому приговору, вернулась к медицинской практике, но в 1956 г. ее опознала одна из бывших заключенных Равенсбрюка, и Оберхойзер уволили из больницы. Одновременно ей были предъявлены повторные обвинения судом Киля, но поскольку за одни и те же преступления повторно не осуждают, обвинения и дальнейший процесс были вызваны общественным резонансом и многочисленными акциями протеста бывших заключенных. После увольнения из больничных учреждений попыталась вести частную врачебную практику, однако на фоне непрекращающихся протестов была вынуждена прекратить медицинскую деятельность. приносит мне подарок — книжку под названием «Der Struwwelpeter» [31] Букв. «Неряха Петер» (нем.). Книга поэзии для детей (1845), написанная немецким психиатром Хайнрихом Хоффманном (Генрихом Гофманом, 1809–1894) в стиле «вредных советов» или «садистских стишков»; в переводе Д. Минаева книга по-русски называется «Степка-растрепка», после 1917 г. в России переиздана лишь в 2012 г. . Говорит, что все истории в ней — про непослушных детей. Картинки мне не нравятся, Лотти — тоже, но папа напоминает мне, что надо сказать спасибо. А потом мне приходится сидеть вместе с Хертой — а она жесткая и неуклюжая, — пока та читает мне историю про мальчика, который сосал большой палец. Читает она голосом, как сапожищи.