Жан Амлен - Затерянная улица

Человек сказал хриплым голосом:

— Мне слазить на углу Кинг и Янг-стрит.

Отец Френсис выпрямился, пристально вглядываясь сквозь прутья решетки в оконце. Человек беспокойно вертел головой, стали видны его глаза и нос. У отца Френсиса заколотилось сердце, он тихо отодвинулся.

— Эй, ты что, не слышишь, что ли? Мне выходить на Кинг и Янг, — настойчиво повторил мужчина, просовывая нос сквозь решетку.

От него сильно пахло виски. Отец Френсис резко опустил окошко, которое хлопнуло, как закрывающаяся дверца автобуса. Его, священника, слушающего исповеди, какой-то пьяница принимает за кондуктора автобуса. Он пойдет в ризницу и скажет об этом отцу Марло.

Отец Френсис вышел из исповедальни и огляделся. Мужчины и женщины, сидевшие на скамьях, недоумевали, почему за последние несколько минут отец Френсис дважды выходил, когда столько народу ждет его. А отца Френсиса терзало беспокойство. Шагая вдоль придела, он нервно потирал гладкую щеку и напряженно думал. Если этого человека выкинут вон, а он окажется строптивым, то поднимется скандал, скандал в храме! О скандале, конечно же, напишут в газетах. Все попадет в газеты. Лучше никому ничего не говорить. Выпрямившись, он пошел в исповедальню.

От волнения он потерся спиной о стенку и, поразмыслив, решил выслушать исповедь очередной женщины. Этим он уклонялся от решения вопроса, шел на компромисс. Ну и пусть, все равно, он сначала выслушает женщину.

Женщина, которую подбодрили многочисленные вопросы отца Френсиса, говорила чрезвычайно подробно, хотя он слушал ее не совсем внимательно. Ему казалось, что он слышит, как за стеной двигается этот человек. Пьяный, пьянство, уступка плотскому вожделению, состояние опьянения, курс психологии, учебник кардинала Мерсье здорово помог ему на экзаменах в семинарии.

— Когда ты почувствуешь, что готова солгать, прочти молитву деве Марии, — сказал он женщине.

— Слушаюсь, отец мой.

— Ложь бывает большая и меньшая.

— Да, отец мой.

— Но и малая ложь есть ложь.

— Я уж если солгу, то это почти всегда святая ложь.

— Все равно это ложь, ложь, ложь. Может быть, она не погубит твою душу, но приведет к еще худшему. Понятно?

— Да, отец мой.

— Ты обещаешь читать краткую молитву каждый раз, когда тебе захочется солгать?

Отец Френсис не мог сосредоточиться на том, что говорит женщина, но ему хотелось, чтобы она оставалась в исповедальне подольше и он не оказался бы наедине с собой. Он постарается внимательно слушать ее. Ему никак не удавалось отвлечься от мыслей о пьяном.

Женщина кончила. Тяжело дыша, отец Френсис отпустил ей грехи. Он медленно закрыл окошко: трамвай, кондуктор, захлопывающий дверцу… Он нерешительно повернулся к противоположному окошку, но замешкался, испытывая острое желание вновь принять исповедь у женщины. Нет, так нельзя. Закрыв глаза, он по три раза прочитал «Отче наш» и «Ave Maria» и почувствовал себя гораздо лучше. Может быть, пьяный уже ушел, подумал он, успокаиваясь.

Он старался открыть окошко бесшумно, но раздался громкий скрип. Отец Френсис увидел, как пьяный вздернул голову, следя за ним.

— Слушаю, сын мой, — сказал священник, четко выговаривая слова.

— Мне выходить на Кинг и Янг, — с упрямством повторил пьяный.

— Шел бы ты лучше домой, здесь тебе нечего делать.

— Эй, послушай, мне выходить на Кинг и Янг.

В исповедальне сильнее запахло виски. Отец Френсис быстро отодвинулся и прикрыл окошко. Вновь раздался скрежет, и вдруг его осенило:

— Выходи поживей, — сказал он с раздражением, — это Кинг и Янг. Ты что, хочешь проехать свою остановку?

— Спасибо, браток, — медленно сказал мужчина, с трудом вставая на ноги.

— Ну, выходи же, — тоном приказа сказал отец Френсис.

— Выхожу, выхожу, не подгоняй, — сказал человек, раздергивая занавески исповедальни и выходя в придел.

Отец Френсис откинулся на спинку стула и судорожно ухватился за кожаное сиденье. На него снизошло ощущение счастья, из головы улетучились все мысли. Вдруг он встал и вышел из исповедальни. Он стоял и смотрел, как по церкви, чуть-чуть пошатываясь, идет этот человек. Мужчины и женщины, сидевшие на скамьях, с любопытством следили за отцом Френсисом — уж не заболел ли он, в самом деле, ведь в течение получаса он три раза выходил из исповедальни. Он опять вернулся на свое место.

Сначала отец Френсис с удовольствием выслушивал исповеди, но потом им вновь овладело беспокойство. Ему следовало бы поступить иначе. В этой истории с пьяным он слишком далеко зашел, слишком многое себе позволил, ради собственного спокойствия унизился до лжи в стенах исповедальни.

За ужином отец Френсис мало разговаривал с другими священниками. Он предвидел, что будет плохо спать. Он будет лежать без сна, стараясь во всем разобраться. Сначала нужно будет разрешить собственные сомнения, а потом он, может быть, расскажет о случившемся епископу.

Море было неспокойным. Яростный мартовский ветер гнал черные тучи, и они висели, зацепившись за горы и предвещая близкую грозу.

Но с горизонта, оттуда, где море сливалось со сверкающим, как серебро, небом, струился чистый и прозрачный свет. И высившийся далеко в Штатах снежный пик Маунт-Худа, отрезанный от земли облаками, казался совсем близким, как будто горы сдвинулись с места. И это тоже предсказывало дождь.

В парке над морем раскачивались гигантские деревья. Выше всех поднимались Семь Сестер, плеяда благородных сосен. Они росли здесь сотни лет, но теперь медленно умирали с голыми стволами и сломанными ветвями. Они предпочли смерть обступавшей их цивилизации. И хотя все забыли, что сосны были названы в честь Плеяд, и думали, что горожане из патриотических чувств назвали их так в память о семи дочерях мясника, которые семьдесят лет назад, когда город только начинал расти, танцевали в витринах магазинов, — ни у кого не поднималась рука срубить их.

Легкие крылья чаек, кружившихся над верхушками деревьев, ослепительно белели на черном фоне неба. Выпавший прошлой ночью снег лежал на склонах Кордильер, чьи ледяные вершины зубцами перерезали страну. А высоко в небе, распластав крылья, висел орел.

Все это и многое другое отражалось в зеркале старых весов с надписью «Ваш вес и ваша судьба», установленных на набережной между трамвайным кольцом и мясной лавкой. В зеркале было видно, как по заросшему камышом берегу залива, известному в этих краях под названием «Затерянная лагуна», приближались две фигуры в плащах — мужчина и красивая девушка, оба с непокрытыми головами. Их лица светились, а глаза девушки говорили о пылкой натуре. Они шли, взявшись за руки, так что их можно было бы принять за юных влюбленных, если бы не удивительное сходство между ними и то, что мужчина, хотя он и шел по-юношески быстро, казался намного старше.