Виктор Трихманенко - Небом крещенные

— Розинский.

— Я! — Костя вскочил.

— Сиди, сиди. Навоевался сегодня — устал, наверное.

На веснушчатом Костином лице заиграла улыбка.

— Ты, Розинский, сегодня был сбит на первой минуте. Как куропатка.

Костя краснеет.

— А с тобой, Зосимов, минут десять возиться надо. И с Булгаковым тоже.

Насмешка инструктора для ребят вовсе не обидна. Это говорит им не кто-нибудь, а лейтенант Дубровский, который был на фронте, сбивал настоящих фрицев. Но, конечно, всем немного досадно из-за того, что пока из них воздушные бойцы неважные.

И Дубровский, легко разгадав их мысли, с улыбкой утешает: — Не унывайте, друзья. У немцев есть летчики еще похуже.

Летающая очередь приближалась к финишу и тут ее начали всячески подгонять. Усилили питание за счет других курсантов, освободили от работы на материальной части, дали побольше бензину — только летайте. Вскоре приехали "купцы" — офицеры Н-ского авиасоединения, которые должны были принимать выпускные зачеты.

В эти дни нескольких лучших курсантов приняли в партию.

Вадим Зосимов также решил подать заявление.

— Правильно соображаешь, правильно, — одобрил инструктор, когда узнал про это. И пообещал: — Я дам тебе рекомендацию.

Одну, значит, дает Вадиму комсомольская организация, вторую — инструктор. А третью? Вадим задумался, не зная, к кому бы обратиться с просьбой. И кто-то посоветовал ему: давай к Акназову.

Но Вадим долго не решался к нему подойти: а вдруг откажет?

И все-таки набрался храбрости. Выждал момент, когда капитан Акназов один неторопливо шагал вдоль самолетной стоянки. Перехватил.

Командир эскадрильи выслушал его. Пристально посмотрел ему в лицо — может быть, не сразу вспомнил.

— Хорошо, товарищ Зосимов, я дам вам рекомендацию.

Назавтра Вадим уже держал в руках лист бумаги, исписанный на две трети. Он стал читать, и первая же фраза изумила его. Акназов писал: "Знаю тов. Зосимова Вадима Федоровича с 1941 года по совместной работе в эскадрилье…" Он, Вадим, — курсант, каких много, а капитан Акназов тут самый главный начальник, и вдруг: "Знаю по совместной работе…" Пока еще не приняли Вадима в партию, но он уже почувствовал дух того великого братства коммунистов, где все равны перед партийным Уставом — и рядовые и большие начальники.

Он очень волновался перед партийной комиссией. Устав учил, Программу читал, старался держаться в курсе событий текущей политики, но все равно могут спросить как раз то, чего не знаешь.

А получилось все просто. Секретарь парткомиссии, пожилой, с бледно-желтым лицом подполковник, спросил:

— Обязанности члена партии знаешь, товарищ Зосимов?

— Знаю, — тихо ответил Вадим.

— А ну, перечисли.

Вадим довольно обстоятельно изложил обязанности члена партии.

— Что ж… Обязанности свои будущие ты знаешь, — сказал подполковник. — Надо будет так и выполнять.

Секретарь парткомиссии окинул взглядом собравшихся.

— Есть вопросы к товарищу Зосимову? Нет вопросов.

Вот и вся парткомиссия. А Вадим думал, что его забросают вопросами.

Курсант Зосимов оставался курсантом Зоеимовым, но в то же время в его жизни произошли перемены — внутренние, весьма значительные перемены, которые как-то его приподняли и заставили смотреть по-новому на самые обыкновенные вещи. Впервые он почувствовал это на партийном собрании, где присутствовали в основном инструкторы и командиры. Обсуждались вопросы летной подготовки курсантов, нередко завязывался спор, и Вадим принимал участие в решении важных эскадрильских дел хотя бы тем, что сидел здесь же и слушал.

Кандидатская карточка постоянно была с ним, в левом нагрудном кармане, когда высоко в небе выписывал на своем ЯКе упругие фигуры пилотажа и когда на земле лежал под машиной, вытирая тряпкой грязно-масляные пятна. И то, что небольшая, тоненькая книжечка всегда была с ним, тоже имело большое значение.

В эскадрилью приехал работник отдела кадров. Он занял кабинет начальника штаба, зарылся в свои бумаги и выходил только в обеденный перерыв. Это был майор, невысокого роста, лысый, сверливший буравчиками глаз каждого, с кем разговаривал.

В кабинет начальника штаба вызвали Вадима. Вместе с инструктором. Заметив на лице Вадима тревогу, Дубровский загадочно сказал:

— Не бойся, не на расстрел. Возможно, вместе будем работать.

Когда они вошли, майор-кадровик сидел за столом и что-то писал.

— Товарищ майор, курсант Зосимов по вашему приказу явился, — доложил Вадим.

Кадровик кольнул его глазами, пока так, для пробы.

— Этот черт может явиться однажды ночью, — рассмеялся он. — Надо докладывать: такой-то прибыл.

Холодом проняло от его шутки. Скорей бы начинал, что ли.

— Так вот, товарищ Зосимов… Командование оказывает вам большое доверие. Вам предложено после выпуска остаться в школе работать инструктором-летчиком.

— Я не хочу! — воскликнул Вадим. Он весь побелел, напрягся, ему хотелось удрать отсюда.

Майор не обратил на это никакого внимания.

— Техника пилотирования у вас хорошая, как видно по летной книжке и докладу лейтенанта Дубровского, вы — коммунист. Пройдете стажировочку и будете работать!

— Не останусь! Хочу на фронт! — твердо сказал Вадим.

Стальные буравчики начали сверлить его.

— Куда вы хотите, вас пока не спрашивают, товарищ курсант. Останетесь на инструкторской работе или нет — это еще посмотрим. Слушайте, что вам говорят.

Майор выразительно взглянул на Дубровского, требуя поддержки. Но лейтенант молчал.

— Итак…

— Не останусь ни за что!

— Дисциплиной ваши курсанты не блещут, товарищ лейтенант, — заметил майор, сердито глянув на инструктора. И Вадиму: — Вы даете себе отчет в том, где находитесь?

— Так точно.

— Командование доверяет вам: будете готовить летчиков для фронта. Это важное и почетное дело. Понимаете вы это, Зосимов?

— Понимаю, но я хочу на фронт.

— Молчать! — сорвался майор. Хватил кулаком по столу, карандаши повыпрыгивали из стаканчика.

Вадим стоял навытяжку. Инструктор сидел на краешке табуретки.

— Отвечайте, почему вы отказываетесь выполнить распоряжение командования.

— Я не отказываюсь. Я хочу…

— Молчать!!!

Когда майор начал орать и стучать кулаком по столу, Вадим перестал его бояться.

— Товарищ майор, разрешите доложить…

— Ну?

— Я должен обязательно попасть на фронт.

— Почему "обязательно"?

— Мне надо. Я должен мстить.

— Про это на политзанятиях будешь рассказывать. Такого мстителя могут в первом же вылете самого сбить.

— Все равно я должен…

Буравчики майорских глаз притупились. Во всяком случае, на худощавого курсанта, обладавшего редким упрямством, они больше не действовали. И майор заговорил опять сдержанно и рассудительно.