Олжас Жанайдаров - В середине дождя

Я осторожно увел Катю от столкновения с другой парой.

— В больнице я целыми днями валялась в палате и смотрела в потолок. Проходила бесконечные процедуры, глотала бесполезные таблетки. Жила, как сомнамбула. И медленно угасала. Доктор приходил ко мне каждый день и пытался расшевелить. Я не реагировала. Была где-то далеко… Перед самой выпиской доктор посоветовал мне заняться танцами. Я посмотрела на него, как на идиота. Меньше всего мне тогда хотелось танцевать.

Катя смахнула волосы со лба. Розовое пятнышко на ее щеке давно исчезло.

— Однажды дома я смотрела телевизор и наткнулась на соревнования по бальным танцам. Что-то меня тогда зацепило… Я попросила родителей записать меня в ближайший клуб. Это было мое первое внятное желание после того, как брата не стало. И именно танцы меня спасли. Я ходила в клуб почти каждый день. Вальс, румба, латина… Пока не поняла — я жива. А потом встретила Сережку и поняла, что я не только жива, но и то, что мне есть ради чего жить.

Последние четыре слова она произнесла почти шепотом — очень тихо и очень отчетливо.

— Интересно, а ради чего живу я?.. — спросил я.

— Ты поймешь это, когда полюбишь.

— А когда я полюблю?

— Когда полюбишь, ты сам это почувствуешь. Не волнуйся. Ты обязательно полюбишь. Поверь мне. В тебе есть то, что может полюбить. В тебе есть то, что можно полюбить. Запомни это.

Катя дотронулась до моих волос и немного их взъерошила. Композиция кончилась. Мы постояли, глядя друг другу в глаза. А потом она легонько оттолкнула меня:

— А теперь иди. Я хочу побыть одна. Я хочу потанцевать одна. Иди.

На улице снег все еще шел. Он оседал белым пухом на деревьях, пнях, земле. То тут, то там воздух просвечивал желтовато мглистый свет фонарей. По дорожкам тянулись свежие следы. Хотелось пить, и я направился в бар.

В баре никого не было. Продавщицу я застал за привычным занятием — разгадыванием кроссворда. По телевизору шел юмористический концерт.

— Дайте, пожалуйста, воду, — попросил я. — Без газа.

Продавщица нехотя оторвалась от журнала. Я заплатил, взял бутылку и сделал глоток. Потом еще раз огляделся и обнаружил, что в баре еще кто-то есть. В самом углу, сливаясь с серой стеной, сидела девушка в расстегнутом пуховике. Она сидела, не шевелясь, вперив взгляд в бутылку пива перед собой. В пепельнице дымилась недокуренная сигарета.

Я узнал ее. Это была та девушка, с которой я играл в бильярд. С того дня я так ни разу ее и не видел. На ней был тот же самый свитер и те же самые джинсы.

— Привет! — сказал я, подойдя.

Она ничего не ответила. Даже не взглянула. И головы не подняла.

Я постоял, затем сел рядом. Бутылка пива была пуста, тут же стоял такой же пустой стакан. На одной из его граней застыла пивная капля. Такой же застывшей казалась и эта девушка.

Я взял стакан, налил воды и протянул ей. Она шевельнулась.

— Не надо. Не хочу.

Ее низкий голос прозвучал сдавленно. Я внимательно посмотрел на нее, она отвернулась. Но я успел заметить мокрую щеку и красные глаза.

Поворачивая в руках стакан, я сказал:

— Науке известно около четырехсот доказательств теоремы Пифагора. В школе разбирают только три из них. Но существует еще одно доказательство теоремы — четыреста первое. Оно называется "доказательством на пивных бутылках".

Она спросила:

— И что это за доказательство? Покажи.

— У нас только одна пивная бутылка. А для доказательства нужны три.

— Ну-ну. Трепло.

Она отобрала у меня стакан с водой и сделала пару глотков. Затем резко поставила стакан обратно — несколько капель попало на стол. И тут она заплакала — словно выпила не воду, а слезы, которых ей не хватало.

— Он трахался с этой дурой прямо в нашем номере. На нашей кровати. Урод. Сволочь. Ненавижу!

Она всхлипнула, вытерла пятерней глаз. К виску прилепилась пара ресничек.

— И почему мне одни придурки попадаются? Что я делаю не так? Ведь я этого урода почти любила!

По телевизору продолжался вечер плоских шуток. Продавщица-барменша уткнулась в журнал. В баре по-прежнему были только я и плачущая девушка в сером пуховике.

— Скажи мне, ты когда-нибудь изменял своим девушкам? — спросила она.

— Нет. Вроде нет, — сказал я.

— Врешь! Нет таких парней. Нет таких пар.

— Я знаю одну пару, они вместе уже четыре года. Очень любят друг друга. До сих пор. Познакомились еще в школе.

— Ерунда. Не верю. Так не бывает. Тебе сколько лет?

— В марте будет восемнадцать.

— А мне уже двадцать. Я знаю жизнь лучше тебя.

Я пожал плечами. Мы сидели рядом, мой локоть то и дело терся об ее локоть.

— У тебя есть девушка? — спросила она.

Я кивнул.

— Давно?

— Меньше полугода, — ответил я.

Она достала откуда-то из-под свитера пачку сигарет. Предложила мне, я отказался. Она закурила, пуская дрожащие кольца.

— Я больше года ни с кем не была. Для меня и год — вечность, — сказала она.

— Есть такая французская книжка. Называется "Любовь живет три года".

— И про что она?

— Не знаю. Помню только название.

Она проводила взглядом очередное кольцо дыма, затем сказала:

— Нет. Врут французы. Любовь столько не живет. Она дохнет через пару недель.

Ее щеки все еще были мокрыми. Сигарету она перехватывала кончиками влажных пальцев. Я достал свой платок и протянул ей.

— Держи.

— Что за чистоплюйство? Убери свой платок.

И она вытерла щеки рукавом.

— Через десять минут бар закрывается, — объявила продавщица.

Я взял стакан и допил воду. Девушка раздавила сигарету в пепельнице, затем толкнула меня:

— Идем.

Мы вышли на улицу. Ничего не изменилось. Небо упорно продолжало извергать снежные хлопья. Дорожки были безлюдны. Дискотека была в самом разгаре.

Она повела меня к пансионату. У входа споткнулась на ступеньках, я успел ее поддержать. Ее номер находился на четвертом этаже. Отперев дверь ключом, она зашла и зажгла свет. Комната была пуста.

— Этот урод тусуется у нее в номере. Тем лучше.

Она закрыла дверь, скинула на пол пуховик. Затем сняла свитер и футболку, оставшись в лифчике. Повернувшись, удивленно на меня взглянула:

— Ты чего стоишь? Раздевайся!

Не дожидаясь ответа, подошла ко мне и, сняв с меня куртку, потянула свитер. Я мягко ее отстранил.

— Не надо.

— Почему?

Я пожал плечами. Она смотрела на меня, как на умалишенного.

— Странно. Я некрасивая? — спросила она.

— Нет. Совсем нет.

— Тогда что?

Я пожал плечами.

— Ты достал уже плечами пожимать! Идиот. Ты импотент?

— Нет.

— В чем же дело?

— Утром ты можешь пожалеть.

— Моралист выискался. Я трезвая! — Она тряхнула головой. — Маразм! Я уламываю парня заняться со мной сексом. А, понятно. Ты не хочешь изменять своей девушке. Оригинал. Ты ее любишь?