Олжас Жанайдаров - В середине дождя

— Недавно посмотрела фильм "Пепел и алмаз", — сказала Аня. — Фильм польский, старый. И там мне понравилось одно стихотворение, которое цитирует герой.

— Какое?

— "Когда сгоришь, что станется с тобою: Уйдешь ли дымом в небо голубое, Золой ли станешь мертвой на ветру? Что своего оставишь ты в миру?"

Она замолчала. Я спросил:

— А дальше?

— "Чем вспомнить нам тебя в юдоли ранней, Зачем ты в мир пришел? Что пепел скрыл от нас? А вдруг из пепла нам блеснет алмаз, Блеснет со дна своею чистой гранью"…

— Красиво, очень.

— В жизни много пепла. Но иногда, в какие-то мгновенья жизнь может блеснуть, и ты сам можешь блеснуть светом алмаза. Вот ради этого стоит жить. Я поняла это совсем недавно. Может, это что-то объяснит…

Мы отошли от канала и свернули на аллею. Здесь тоже было тихо и тоже было красиво.

— А моя бывшая девушка верила в Бога, так как ей от этого было спокойней, — сказал я. — А еще она увлекалась хиромантией.

— Я помню, ты говорил. Она любила гадать?

— Предсказывать будущее. Она нагадала мне, что я разбогатею в сорок лет, нарожаю трех детей и умру от воспаления легких.

— Ну, все не так уж плохо. Хотя…

Аня остановилась и повернулась лицом ко мне. Взяла за руки, повернула ладонями вверх. Затем взъерошила мои волосы и выдернула один волосок. Я не понимал, шутит она или проделывает все всерьез.

Закончив, она взяла меня за руку, и мы пошли по аллее, как ни в чем не бывало.

— Что это было? — спросил я.

— Значит, так. Ты действительно разбогатеешь. И даже прославишься. У тебя будет собственный загородный дом и даже своя собака. Пекинес. Ты будешь счастливо женат, у тебя будут дети. И доживешь ты до 92 лет. Но умрешь тихо, во сне.

— Как-то все слишком хорошо. И как ты это узнала?

— Так все и будет. Просто верь мне.

— А про себя?

— Про себя не могу. Нельзя гадать про себя.

Теперь остановился я. Повел Аню в тень дерева. Там обнял и поцеловал долгим поцелуем.

Откуда-то из переулка вылез котенок. Маленький — размером с два кулака. Он, мягко и робко перебирая лапами, направился по краю улицы. Шел торопливо, неловко пригибаясь к земле.

— Смотри, — прошептала Аня. — Совсем малыш.

Неподалеку от нас котенок остановился и присел. Некоторое время он, ничего не понимая, оглядывал нас. Никого здесь больше не было. Замерев, он не знал, что делать дальше. Котенок был сер, с большим белым пятном вокруг правого глаза.

Аня опустилась на корточки и поманила его к себе. Котенок сделал два шага и остановился. Уши встали торчком. Поразмыслив, он сделал еще несколько шагов. Движения были опасливы. В какой-то момент лапы котенка спутались, и он чуть не упал.

Вскоре Анина ладонь тронула его шерстку. Котенок сначала съежился, но потом расслабился. Аня почесала у него за ухом. Котенок подставил всю спину.

— Смотри, какой хороший… Белоглазик… — Аня счастливыми глазами посмотрела на меня.

На асфальте возникли темные крапинки. Сначала немного, потом все больше и больше. Дождь. Закапал дождь. Капли начали падать на руки, щеки, губы. Надо было идти.

Аня уже держала котенка на руках. Повернулась ко мне и сказала:

— Мы не можем его здесь оставить.

— Возьмем его с собой.

Мы быстро пошли по улице. Я взглянул на Аню. И запомнил эту картину навсегда: Аня, прижавшийся к ней котенок, шелестящий в воздухе дождь.

Мы успели забежать домой до того, как морось превратилась в настоящий ливень. Зайдя, Аня посадила котенка на пол и скинула курточку. Сказала мне:

— Он, наверное, голодный. У тебя осталось молоко?

Я кивнул и, раздевшись, прошел на кухню. Достал небольшую миску и налил туда молока. Зашел в гостиную, положил миску на пол. Вскоре туда пришла Аня. Котенок, пугливо озираясь, сидел у нее на руках.

— Я помыла ему лапки, — сказала Аня.

Она присела и посадила котенка на пол. Пододвинула миску. Котенок недоверчиво принюхался, а потом начал лакать молоко. Быстро и жадно.

— Точно, голодный, — сказала Аня.

Она села на диван рядом со мной. За окном вовсю хлестал ливень, оставляя на стекле крупные капли, которые даже не успевали стекать — на их месте оказывались следующие. Воздух, наполненный дождем, напрягся, посерел, и комнату постепенно наполнял рассеянный полумрак. Я включил торшер, и часть зала озарилась бледным светом. Котенок вздрогнул, замер, но продолжил лакать молоко.

— Сколько таких котят было в моем детстве… — сказала Аня. — Но ни разу — своего.

Я вспомнил, что Аня рассказывала, что ей не разрешали заводить животных. У ее мамы была аллергия.

Котенок допил молоко, а потом аккуратно вылизал миску. Затем, присев, начал вытирать лапой мордочку. Умывался он старательно, позабыв о нас, о том, где находится. Его полубелая мордочка то появлялась из-под лапок, то вновь там скрывалась.

Аня наклонилась и взяла котенка на руки. Тот фыркнул, видимо, в недовольстве оттого, что его побеспокоили.

— Кстати, ты обещал мне показать свою коллекцию пивных этикеток, — сказала Аня. — Хочу посмотреть.

Я встал и повел ее в свою комнату. Котенок в руках напряженно ожидал, что будет дальше.

Я открыл ящик стола и подозвал Аню, которая задержалась у аквариума, в сторону которого сразу потянулся котенок.

— Сколько тут? — спросила Аня, глядя на мое богатство.

— Почти полторы сотни.

— Потрясающе.

Она сунула руку в ворох этикеток. От них как всегда шел легкий запах пива.

— Мм… Что-то пива захотелось, — засмеялась Аня.

— У меня есть. Принести?

— У тебя прямо, как в Греции, все есть. Давай.

Когда я вернулся, Аня стояла спиной и смотрела в окно. Котенок сидел рядом, на подоконнике, и трогал лапкой стекло. Я протянул Ане бокал.

— Спасибо, — сказала она. — Я себя чувствую принцессой. Любое мое желание исполняется.

Она прижалась ко мне. Дождь идти перестал. Отзвуками былого стучали редкие капли, небо вновь прочистилось. Серые деревья сгибались под тяжестью мокрой листвы. На канале все было спокойно.

— У тебя действительно потрясающий вид из окна. Только сейчас подумала. А я опять не взяла с собой фотоаппарат. У тебя его тоже нет?

Я покачал головой. Фотоаппарат еще весной взяла сестра и так и не вернула.

Мы молчали с минуту. Котенок понюхал блюдце с фисташками и, обойдя его, ткнулся носом в Анину ладонь.

— А хочешь, я тебя нарисую? — спросил я.

Аня обернулась.

— Да, хочу.

Я не рисовал с 14 лет. Расположившись на стуле, взяв в руки карандаш и лист бумаги, я испытал странное чувство. Так бывает, когда человек вдруг обнаруживает в себе знание древнего языка, о котором даже не догадывался. У ученых это вроде называется психологическим атавизмом.

Аня села в кресло, взяв в руки котенка. Тот некоторое время копошился у нее на коленях, но затем замер, словно догадался, что сейчас я буду рисовать.