Олжас Жанайдаров - В середине дождя

— Хорошо. Я как раз проголодалась.

Она ждала, что я отвечу, но я молчал. Я понимал, что нужно все прояснить. Но мне и прояснять не хотелось. Было неприятно. И тоскливо.

Садовое кольцо шумело автомобильным гулом. Дождя не было, но тучи, словно бестактные гости, не спешили расходиться. Я и Аня молча шли по направлению к торговому центру, высившемуся вблизи Курского вокзала.

Мы поднялись по эскалатору на третий этаж и пошли вдоль блестящих витрин, сверкающих одеждой, ювелирными украшениями и юными продавщицами-консультантами. Каждый второй здесь улыбался, каждый третий — демонстрировал себя. Маленькая ярмарка тщеславия.

Зайдя на фуд-корт, мы выбрали столик у окна, за которым простирался Земляной Вал. Я оставил Аню и направился к одному из кафе. Стоя в очереди, я смотрел на окружающих людей, и пустота в моей душе все расползалась и расползалась, как пятно на скатерти. Я вдруг в очередной раз осознал, что обречен на одиночество. Именно здесь, среди пестрых витрин и пестрых людей, это одиночество чувствовалось острей всего. Я был с Аней, но я был один. Вокруг было шумно, а внутри меня царила глухая тишина.

Я взял себе пиццу и пиво, а Ане — блины и чай. Сев, я сразу же сделал большой глоток пива, словно надеясь заполнить свое нутро хоть чем-то. Аня пододвинула к себе тарелку с блинами. Я пил пиво, глядя в окно. Мы молчали. Наверное, молчание было тягостным, но мне было все равно. Я не хотел говорить только затем, чтобы поддерживать разговор.

Я осушил бокал и взялся за пиццу. Отрезал кусок и отправил себе в рот. За окном, как в старом мультфильме, проезжали маленькие автомобили из одного конца улицы в другой. Большой непрерывный поток.

— Тебе нравится здесь? — спросил я.

Аня положила вилку.

— Если честно, нет. Все-таки шумно. И людей много. Ты же знаешь, я люблю тишину.

— А я иногда сюда захожу. Здесь, в этом шуме, легче скрыться.

— От кого?

— От себя.

Сухая пицца лежала на тарелке. За окном поток автомобилей превращался в длинный разноцветный серпантин. Я ждал все это время встречи с Аней и не думал, что все вот так вот закончится.

— Моей первой девушке такие места тоже нравились, — сказал я. — Но по другой причине. Она любила покупать шмотки и косметику. Мы могли здесь застрять на два часа.

О своих прошлых отношениях я не любил распространяться. Но раз может она, значит, могу и я.

— Потом мы стали делать так: она идет по отделам, а я остаюсь здесь. Я сидел здесь по полтора часа. Но меня это устраивало. Пил пиво и смотрел в окно. Как сейчас. И никто мне не был нужен.

Разноцветный серпантин за окном покачивался, словно морская волна. Я посмотрел в свой бокал. Хотелось выпить еще.

— Со своей второй девушкой я расстался здесь же. Когда ей все сказал, и она ушла, я взял пиво и сидел у окна до самого вечера.

— А почему ты с ней расстался? — спросила Аня.

— Мне стало скучно. Я не люблю отношений ради отношений.

— Я тоже.

Я посмотрел на Аню, как будто в первый раз. Как будто в первый раз увидел. Так смотрят на попутчика в поезде после неловких откровений.

— Ты тоже… Нет, ты другая. И мир твой другой.

— А какой у меня мир?

Она внимательно посмотрела на меня. Я вспомнил про ее друга Лешу. Я и не забывал. Он видел ее обнаженной, а я нет.

— Посмотри вокруг. Праздник жизни. Беззаботный глянец. Я здесь чужой. Я прихожу сюда только для того, чтобы лишний раз убедиться: у меня свой мир. Это и не твой мир тоже.

— Да, не мой. А какой же мой? — вновь спросила она.

За соседним столиком сидел мужчина и читал газету. Видно было, как он шевелит губами. Я сжимал пустой бокал. Горечь в душе не отпускала — ее почему-то становилось все больше.

— У меня есть подруга, — сказал я. — Хорошая девушка. Очень хорошая. Мы с ней в одном лагере отдыхали. Так она сейчас работает проституткой.

Я посмотрел в окно. Краем глаза я видел Аню, но ее как будто бы и не было.

— Два месяца назад ей пришлось сделать аборт. И она теперь не может иметь детей. Никогда. А ей всего 20 лет. Как тебе. Ты можешь себе это представить? Вряд ли. Это тоже не твой мир. Ты не знаешь боли. Такой боли.

— Я могу понять боль… — тихо сказала Аня.

— Вряд ли, — повторил я. — Ты живешь в другом мире. Чистом и воздушном. У тебя на уме одни стихи. У тебя и сотой доли таких проблем, как у нее, не было.

Я понимал, что говорю больше от расстройства и от обиды. Но продолжал говорить.

— Ты, наверно, удивлена. Да, я дружу с проституткой. И думай, что хочешь.

Я вновь посмотрел в пустой бокал и сказал:

— Знаешь, кем она мечтала стать в детстве? Учительницей. Она любит детей. Всю жизнь мечтала о детях. Своих. Эта жизнь несправедлива. Зло остается безнаказанным. Но говорить тебе об этом без толку. Ты не поймешь меня.

Я замолчал и посмотрел на Аню. Она молчала тоже, опустив глаза. Я перевел взгляд в окно. Земляной Вал погружался в сумрак, загорались фонари. Автомобили зажгли фары. Кажется, опять пошел дождь.

Вот и все. Завтра Аня уедет в Питер, и мы больше никогда не увидимся. Ну и пусть.

Мы съездили за вещами в камеру хранения, а затем поехали ко мне домой. Почти всю дорогу молчали. После пива в голове моей шумел хмель. Все вокруг казалось ненастоящим. Происходящим понарошку. Алкоголь вызывает удивительное ощущение: жизнь твоя, где обычно все поступки необратимы, вдруг превращается в черновик, в котором можешь писать что угодно. Черкай, черкай — утром все будет по-другому, с чистого листа.

Мы вышли из метро и направились по узкой улочке, едва освещаемой фонарями, мимо рынка, старых зданий, закрытых магазинов. Дойдя до угла, свернули на оживленную улицу — как будто вышли из темной комнаты в зал, полный гостей.

Я переложил Анину сумку с одного плеча на другое. Мне хотелось только одного — зайти в свою комнату, закрыться и забыться.

Я занес Анины вещи в комнату родителей, показал ей, где она будет спать, и оставил ее переодеваться. Затем прошел в свою комнату и стал смотреть в окно.

Вечерние сумерки сгустились и легли мягкой пеленой на канал. Шел дождь — его капли в смутном свете фонарей были похожи на серебряные нити. Сквозь шум ветра, проползающего в дрожащей листве деревьев, был слышен перестук дождя по карнизам. Раздался звук автомобильного клаксона — с улицы во двор заехала машина. Мотор вскоре замолк — и за окном опять был только шум ветра, перестук капель и чернильные сумерки с отблесками фонарей.

Когда мне было лет восемь, я заблудился. Был такой же осенний вечер, только без дождя, и я с родителями возвращался из гостей. У подъезда мы встретили соседей, и родители разговорились с ними. В какой-то момент я, скучая, отделился от мамы, отошел вглубь двора, а затем, выйдя к проезжей части, побрел по улице. Все произошло спонтанно и случайно. Я шел, словно меня звал чей-то голос. Самостоятельно перейдя через дорогу, я очутился у канала. Здесь голос пропал. Я оглядывался, стоя в тени деревьев, — вокруг не было никого.