Олжас Жанайдаров - В середине дождя

Лена позвонила мне домой. Она извинялась, очень извинялась — я молча слушал. Оказывается, перед самым выходом из дома ей позвонила одноклассница. У той мать почувствовала себя плохо — нужно было срочно съездить за лекарствами в другой конец города. Подруга попросила об этом Лену. "Почему не позвонила и не предупредила?" — спросил я. "Я забыла свой мобильный дома. Прости меня", — сказала она.

Лена всегда отличалась рассеянностью. Отказывать в помощи не умела. Я прекрасно все понимал. И, тем не менее, обида моя не улетучивалась. Мне показалось, что моему самолюбию был нанесен удар. Меня заставили ждать. Меня заставили страдать.

Мое преимущество оказывалось не столь очевидным. Я хотел его восстановить. Я хотел, чтобы мои сомнения, тайные мучения не пропали втуне. За каждую секунду своих страданий я мстительно желал Лениного оброка: минуту страданий ее сердца.

Кажется, Ларошфуко писал: "Если судить любовь по обычным ее проявлениям, то она больше напоминает вражду, чем дружбу". Я не смог забыть тот случай с одноклассницей, и на 23 февраля поступил точно так же, как и Лена. Назначив встречу, в условленное время я не пришел. Вместо этого отправился со своими знакомыми в боулинг-клуб. Свой мобильный отключил, домой пришел за полночь.

Лена дозвонилась ближе к часу ночи. Она говорила тихим, но взволнованным голосом. Я рассказал ей давно подготовленную историю: знакомый внезапно позвонил из военной части, где в это время служил, и пригласил к себе. Часть располагалась в Подмосковье, ехать пришлось на электричке. "Я был уверен, что успею встретиться с тобой. Но не рассчитал. Позвонить тебе не мог — связь была плохой. Приехал только сейчас. Прости", — сказал я.

Она мне поверила. При всем своем уме и интуиции она поверила. Влюбленный человек верит лжи и сомневается в правде. Лене даже не пришло в голову связать это событие с той историей в День Святого Валентина. "Я прождала тебя два часа. Звонила на сотовый, домой. Я вся извелась, думала, с тобой что-то случилось, — призналась Лена. — Я ведь приготовила тебе подарок". "Прости еще раз. Обязательно встретимся завтра" — я был удовлетворен.

Иногда я задумывался — за что меня все-таки Лена любит? Я, по сути, не делал ничего, чтобы завоевать ее любовь, и, тем не менее, она меня любила. Несмотря на все мои дурные стороны, несмотря на цинизм, эмоциональную холодность, Лена меня любила. Как-то я признался: "Честно скажу, был бы девушкой, в такого, как я, в жизни бы не влюбился". Лена улыбнулась: "Вот потому ты и не девушка".

Той весной Лена была счастлива. Я это видел. Счастливая влюбленная девушка. Я, никогда не терявший связи с разумом, наблюдал эту заметную метаморфозу. Лена стала другой — мягче, податливей, проще.

Любовь меняет человека. Но я не согласен с теми, кто утверждает, что любовь делает человека лучше. Нет, она растворяет его индивидуальность. Я вдруг обнаружил, что с Леной мне все чаще бывает скучно. "Нам нужно расстаться" — все настойчивей звучало во мне.

Кажется, Лена это почувствовала. Но эту свою весну хотела продлить как можно дольше. И Лена сделала естественный шаг. В начале мая мы поехали на дачу, где она мне отдалась. Лена была девственницей. "Ты, действительно, этого хочешь?" — спросил я ее тогда. Она кивнула.

Естественно, в ту ночь я испытал ожидаемое разочарование. Избалованный проститутками, с Леной я получил робкий, зажатый секс. Я был внимателен, но Лена была слишком неопытна.

Она тогда захотела защититься. Укрыться своим чувством. Поэтому прижалась. Сказала:

— Я люблю тебя.

Я промолчал.

— Ты меня любишь? — спросила она меня.

Впервые она захотела спросить об этом. Впервые.

— Нет, — ответил я.

Я хотел обойтись молчанием, но слово вырвалось почти само. Может, сработал условный рефлекс. Как в единоборстве — защитный блок.

— Я думала, ты любишь меня.

Я не ответил.

— Ты можешь полюбить меня? — все спрашивала она.

— Я никогда не смогу тебя полюбить.

Я знал, что ей будет больно, очень больно, но врать не хотел. Ложь не нужна была никому. Поэтому я не солгал и при ответе на следующий вопрос.

— Скажи, ты до сих пор ходишь к проституткам? — спросила она.

— Да.

Лена специально задала этот вопрос — ведь она догадывалась об ответе. Она словно хотела, чтобы боль ее стала еще полней и мучительней. А когда эта боль стала таковой, Лена заплакала.

Я в первый раз видел ее плачущей. Она казалась спокойной, но она плакала. Мы лежали вместе — но своим тихим плачем она будто отделяла себя от меня. Мы, лежавшие на одной кровати, вдруг оказались бесконечно далеки друг от друга. Я обнял ее, но обнимал ее уже чужой человек. Мы оба это ощутили.

Наши отношения были безнадежны. Лена поняла это в один миг. Другая девушка на ее месте стала бы упрекать, обвинять, умолять. Устроила ссору, начала бы шантажировать. Лена ничего этого делать не стала. Мы расстались по-хорошему. Так мне показалось.

В мае мы пару раз созвонились. Говорили на разные темы, но я давал ей понять, что видеться даже просто так не стоит. "Не беспокойся. Я просто хотела услышать твой голос" — сказала Лена. И все.

Она совершила самоубийство в первый день лета. Выпила несколько пачек снотворного, оставив записку "Прошу никого в моей смерти не винить".

Я узнал об этом через три дня. Что я почувствовал? Не боль, не страх, не жалость. Я не ощутил ничего из того, что должен был бы ощутить в эту минуту нормальный человек. Во мне поначалу зародилось другое — чувство облегчения. Я обрел свободу. Лена мне мешала, даже будучи далеко от меня, — и я понял это, когда ее не стало.

Она покончила с собой, не оставив себе ни единого шанса. Обычно суицид в таком возрасте рассчитан на внешний эффект. Лена приняла смертельную дозу рано утром в субботу, как только ее родители уехали на дачу. До вечера воскресенья никому бы в голову не пришло проведать ее. Она знала это. Она все рассчитала.

Я разговаривал потом с ее родителями. Это был тяжелый разговор. Они меня ни в чем не обвиняли — они не могли допустить мысли, что в смерти Лены есть моя вина. Они меня любили — благодаря Лене. Из разговора с ними я узнал, что было еще одно предсмертное послание. В нем Лена давала понять, что основной причиной для такого шага стали проблемы с учебой.

Мне стало все ясно. Училась Лена прекрасно — она просто хотела отвести от меня все подозрения. Даже в последние минуты жизни Лена думала о моем спокойствии. Она и вправду меня не винила.

Я не пришел на похороны. Я до сих пору не могу найти ответ на вопрос, зачем же все-таки она это сделала. Зачем? Я думал, что Лена справится, она сильная. Она и была таковой — до встречи со мной. Я в какой-то момент забыл то, что помнить был обязан: любовь меняет человека. Делает его слабым и беззащитным. И даже религиозная вера тут бессильна. Ей нечего противопоставить такой любви.