Алексей Алимов - Дьявольский кредит

"Интересно, а с живыми людьми также? Смогу ли я вообще их увидеть?"- думал призрак, и ему становилось как-то неосознанно теплее от надежды увидеть живых людей. С этими мыслями он прошёл сквозь стену в здание (стоит заметить, что проходить сквозь "живые" объекты было раз в пять сложнее, чем через их призрачные аналоги). Здание оказалось каким-то складом, заставленным кучей коробок, стеллажей, каких-то стройматериалов. Обшарив один склад, он принялся за следующий, надеясь, что сможет найти здесь своё тело, а даже если и нет, то судя по непрозрачным коробкам, склад не был заброшен, и тут должен был кто-то работать, а, значит, можно встретить живых людей, правда, вряд ли эти люди сами смогут его увидеть, ибо сам он был живым не столь уж давно и знал, что живые думают о всякой потусторонщине, включая и призраков - что их нет, а, стало быть, не видят.

Так, обшаривая склад за складом, призрачный скиталец, войдя в очередной, узнал то помещение, где его принесли в жертву, правда, тела, как и обломков бывшего "ложа смерти", тут уже не было, как и следов крови (он почему-то был уверен, что кровь, хоть и серая, но будет темнее бетонного пола), однако, следы демонической активности вносили некое разнообразие в серый интерьер, бывшие линии пентаграммы, как и символы окружавшие её, продолжали светиться слабым сине-зелёным демоническим светом, который он хорошо помнил. Его передёрнуло от воспоминаний о своей "казни". Хотелось отомстить тем, кто его вырвал из жизни, которая с тем контрактом только должна была начаться, обрести яркость, теперь же словно тонким издевательством демонический символ на полу был единственным, что разбавляло тусклую серую гамму. Впрочем, в глубине души призрак понимал, что и живым не мог тягаться с демоном и его слугой, а сейчас в новом бесплотном обличии - тем более. От этого было ещё горче. Постояв несколько минут, рассматривая пентаграмму, одновременно ненавидя её и услаждая взгляд видом хоть чего-то отличного по цвету от серого, он вернулся на дорогу. Сгоняв в обе стороны от складов, сориентировался по километровым столбикам, где город, и направился в его сторону.

Как же он был рад через несколько часов увидеть окраину родного Питера! Его всегда немного коробило, когда знакомые из других городов или просто приезжие называли Петербург серым, пасмурным и дождливым. Теперь будь у него возможность - он бы показал им этот "призрачный мир" для сравнения! Правда, сейчас город выглядел действительно серым, но та серая палитра, которой раскрашивали призрачный Питер, была, конечно, в сотни раз богаче, чем всё то, что ему довелось увидеть за первые несколько дней своего посмертия, и сейчас он видел тысячи новых оттенков. Да, и даже в таком виде город вызывал чувство чего-то близкого, родного, какой-то внутренней теплоты, что ли. Кстати, насчёт теплоты: с самой своей смерти Андрей ощущал неприятное жжение в том месте, где при жизни билось сердце. С каждым днём это жжение понемногу становилось сильней, но пока было вполне терпимым, да и хоть какое-то телесное чувство, пусть даже боль, привносило разнообразие в серую скуку бессмысленного существования.

По улицам же города ходили редкие прохожие, из которых лишь немногие были прозрачными. Андрей сделал из этого сразу четыре вывода: во-первых, он всё же видит живых людей; во-вторых, сейчас ночь, судя по их небольшому количеству на улицах; в-третьих, живые его не видят, а мёртвые и полупрозрачные видят и почему-то боятся; а в-четвёртых, судя по всему, не все мёртвые становятся призраками, иначе их было бы на улицах гораздо больше.

Вскоре он понял, что четвёртый вывод был не совсем верен, а заодно догадался, почему его боятся "прозрачные": он был абсолютно голым, даже трусы, в которых он лежал на своей койке смертника, не перенеслись с ним на тот свет, в то время, как большинство прозрачных каким-то образом умудрились раздобыть одежду. Пару раз он пробовал подойти к одетым "прозрачным" и спросить, как и где добыть одежду, но те в ужасе убегали. Позже, он понял, бредя через город, почему одетые не любят голых. Из-за угла вышел такой же нагой мужик, как и он, и ни слова не говоря набросился на Андрея с кулаками, причём, удары не проходили сквозь бесплотное тело, а были как бы акцентированными и приносили реальную боль, причём не только в месте удара, а сразу по всему "телу". К счастью, Андрей не забыл свои занятия миксфайтом, да и по сложению был крупнее, так что, смог дать мощный отпор - настолько мощный, что от "тела" этого призрака отрывались куски, оставаясь висеть в воздухе. С каждым оторванным куском противник становился слабее. Зажав ослабленное тело на земле, не давая пошевелиться, Андрей спросил:

- Зачем напал?

Ответом было невнятное шипение, затем перешедшее в дикий рёв - парень явно был не в себе. Он ревел всё сильнее, пытаясь вырваться и не произнося ни одного внятного слова. Андрей, немного поколебавшись, думая о том, стоит его добить или нет, и будет ли это считаться убийством, ведь они оба и так мертвы, пропустил момент, когда припадочный извернулся и вцепился в его запястье зубами. В следующий миг андреев кулак словно глину размазал голову противника по земле и тот перестал дёргаться и издавать звуки. Вот тут-то его и осенило: тело только что убитого призрака было пластичным, можно руками придать материалу любую форму! Вот как, значит, здесь обзаводятся одеждой, а бежали от него потому, что вдруг он такой же бешеный и агрессивный, как и этот чудик, а даже если и нет, то вдруг ему взбредёт в голову сделать одежду из них? Они же его в первый раз видели, не знали, чего от него ожидать. С этими мыслями бесплотный дух лепил и растягивал из теперь уже окончательно мёртвого бедняги штаны; когда он слепил и напялил их на себя и принялся за рубашку, он понял, что призраков, может быть, так мало не из-за того, что не все ими становятся, а из-за того, что они истребляют друг друга на одежду, да и, вероятно, не только одеждой они тут пользуются? Перед тем, как одеть рубашку, он осмотрел своё тело, следов от ударов не нашёл, а вот укушенное запястье болело, и был отчётливо виден след от зубов. "Странно: почему когда я его бил, от его тела прямо куски отрывались, а на мне почти нет следов, кроме укуса? Может, моё тело почему-то твёрже? Тогда как он смог меня так сильно укусить? Точно, ключевое слово - "сильно"! Когда я оборонялся, я не колебался и был твёрд духом, а перед тем, как убить, я засомневался, а он из последних сил пытался зубами спасти себе жизнь! Дело в силе воли - побеждает тот, кто твёрд духом, уверен в себе и не колеблется. Я потому и победил так легко, что этот бедняга двинулся умом и был словно баран на заклание на одних инстинктах, на них же в предсмертной агонии и показал зубки." Придя к таким выводам, Андрей надел рубашку, затем слепил себе пару ботинок, попробовал провести эксперимент. Он попытался укрепить их волевым посылом, обнаружив, что действительно из двух кусков "глины" в форме ботинок, обувь превратилась в нормальные ботинки - они больше не рвались как пластилин, если за край чуть потянуть, и не сминались в комок. Расправив на себе штаны и рубашку, подобным же волевым усилием укрепил и их, заметив при этом забавный эффект: если изделие из сырого материала было почти совсем прозрачным и сквозь него было видно тело, то после обработки одежда стала более плотной, что ли, в общем, если до воздействия волевой "закалки" тело было видно сквозь одежду, то после силуэт оставался полупрозрачным, но тело сквозь одежду уже было не разглядеть. Из остатков тела несчастного удалось сделать рюкзак, закинув в него излишки сырого "материала". Андрея коробило называть материалом то, что ещё недавно ходило, издавало звуки и хотело жить. Впрочем, он быстро пришёл в себя, решив, что раз этот призрак был бешеным, то не стоит сильно из-за этого печалиться, ведь бешеных собак тоже усыпляют, а из добытой на охоте дичи делают шубы и чучела, даже мясо едят. И всё-таки, употреблять в пищу остатки бешеного он не собирался, поскольку, во-первых, за всё время пребывания в "призрачном мире" так и не почувствовал голода, а во-вторых, несмотря на самоуспокоительные умозаключения насчёт побеждённого соперника, помнил его внешний человеческий облик, а к каннибализму относился резко негативно. Для эксперимента он попробовал поднять полупрозрачный камушек и слепить из него что-нибудь. Поднять удалось, но как-то воздействовать на него не получилось. Он решил, что, видимо, материалом для изделий могут служить только "живые" призраки.