Леонид Гиршович - Шаутбенахт

— Столько тебе хватит? — спросила она, доставая синий жестяной параллелепипед, разрисованный чем-то аленьким, по четырем сторонам было написано «ВДНХ».

— Спасибо, более не менее, — сказала соседка, забирая банку.

— Погоди, Вика, я о чем-то хотела тебя попросить… — Геня сосредоточила брови на переносье. — Да, ты не могла бы одолжить мне на сегодня свой «Плейбой»?

— Я уже дала его в восемнадцатую квартиру, — ответила Вика.

— Ага. Ну, ладно, схожу к ним.

Когда дверь закрылась, Геня весело крикнула:

— Пашка!

— Что, какашка? — откликнулся Пашка. Он уже совсем успокоился, и будущее представлялось ему в самых розовых тонах.

Шварца звали Кварц. Все же (!) формирующее — или деформирующее — влияние имени на личность нам неизвестно. Вопрос: что представляли бы собою пунктирно обозначенные как возможные кандидаты в Шварцы — Шмулик, Саша и Персей — первый прячется от дворовой ватаги, другой — участник математической олимпиады, ну, а третий… велел подать себе крылатые сандалии, — вопрос этот — гносеологический родственник (младший брат) величайшему вопросу современности: что бы было, если б был жив Ленин? Кварц же Шварц еще в детстве представлял собою мальчика, таки да умеющего за себя постоять. Когда твое имя рифмуется с фамилией, а в придачу от природы ты еще получил крепкую грудь и крепкий лоб с выпуклыми висками, то умение «таки да постоять» вырабатывается организмом едва ли не как род фермента. Впоследствии это приводит к одной замечательной штуке — к отождествлению себя со своим телом. Нередко лицо «таки да умеющее» смешивают с лицом, которое «нигде не пропадет». Это заблуждение. Случается, что его разделяют даже лица первой названной категории, к примеру Шварц. Тогда они пускаются во всевозможные предприятия, проявляют чудеса энергичности, однако…

Как заводной автомобильчик, носился автомобиль старателя Шварца по Израилю, но, увы, все напрасно. Не цеплялись обездоленные вдовы с плачем за его бамперы, не слали вослед ему проклятий разоренные седые халуцы [16] Халуц — еврейский колонист времен освоения Палестины. , и даже скопления русалок в речке-раматгайке не наблюдалось… Хотя — вот опять, проезжая Рамат-Ган, по дороге домой, Шварц сбил одну тремпистку [17] Тремпистка — едущая попутной машиной. — разумеется, с пути истинного. Грехопадение было назначено на вечер; сбитая проявила исключительное понимание «легкого иврита», на котором устами Шварца делал ей предложения сатана. На радостях Шварц, забежавший на минутку в кафе за сигаретами, решил позвонить Гене. При звуке телефона Геня — процитируем классика — покрутила вытянутыми губами, как рыльцем:

— Да.

— Х…на, — ответил родной голос. Промеж собой супруги всегда были запросто.

— Ах ты, е… м…! Ты где?

— В…. Провернул одно дельце. Что у тебя?

Нет-нет, больше сквернословия не будет. После того как мы столь удачно ввели читателя в атмосферу семейно-бытового диалога, своей авторской властью мы вынудим их быть паиньками.

(Скажут: это нанесет урон правде жизни.

Ответим: правда жизни ненасытна, она сперва наступает на пятки, потом — на горло. Видя, что ты поддаешься, она требует от тебя все новых и новых жертв. Скажи ей: нет. Скажи ей, что она недостижима и не нужна, что ее попросту нет — ни жизни, ни правды. Вот и весь сказ.

Скажут: ///……………………………………………

Ответим: лицемерие — это тоже «резиновый дедушка». По мне, лицемер — кто не перематерит меня хорошенько, по тебе — кто не ест с ножа и говорит «пожалуйста». Если же спросить у людоеда, то по нему лицемер, кто не ест………

Короче, сызнова диалог.)

При звуке телефона Геня…

— Ахо.

— Все жрешь, — сказал родной голос. Промеж собой супруги всегда были запросто.

— А тебе и жалко, да? Ты где?

— В Рамат-Гане. Провернул одно дельце. Что у тебя?

— Ничего. Нолик Вайс звонил. В гости напрашивался, я его позвала тоже.

— Артист. И ты тоже… Без этого ломаки жить не можешь. Во все дыры пихаешь.

— Дурной ты какой. Я же тебе объясняю, что он сам позвонил. — Геня разозлилась — правда глаза колет. — Что он тебе сделал, хочу я знать?

— Раздражает. В морду охота дать.

— Кроме как в морду, ты ничего не знаешь.

— Сю-сю-сю, сю-сю-сю, на тебя, когда он приходит, смотреть противно: «Нолечка, сю-сю-сю».

— Ты бы на себя посмотрел, как ты вокруг него пляшешь, геро… ой! Кажется, звонок в дверь. Пока. Приезжай уже, слышишь, Кава?

Звонок был долгий. За дверью стоял друг Шварца по боевой колеснице. Геня отпирала дверь и одновременно пряталась за нее.

— Входите, но не смотрите на меня. — На Гене еще не было платья. — Кварц скоро будет.

— О! — воскликнул вошедший с непосредственностью того ребе, что вспомнил наконец, где оставил свои галоши. — Ага… а меня, значит, Бурис. — Разрешив таким образом первый из двух мучивших его вопросов, Борис одним махом разделался и со вторым: — Где у вас удобства?

Геня похолодела: вежливый гость сам решил закрыть за собой входную дверь.

— Нет, нет, не надо! — крикнула она.

— Да что вы боитесь? — сказал Борис. — То, чего вы стесняетесь, я видел много раз. — И закрыл дверь.

— За кухней налево, — прошептала пунцовая Геня.

В туалете Борис разжал кулак и вытер ладонь о пипи-факс.

— У вас отличная промокашка, мягонькая-мягонькая, — крикнул он Гене из-за неплотно затворенной двери. Он уже думал утопить свою «птичку», но, вспомнив, что тогда придется слить воду, только понадежней завернул ее и вынес в кармане.

Не слыша звуков ниагары — Борис намеренно не запер дверь, чтобы было явно, что у него там «что-то другое», — Геня в гневе отправилась инспектировать туалет, но была посрамлена.

— Вот так они и жили, — сказала она, появляясь уже при параде и разводя руками, как бы указывая на стены салона.

— Кто «они»? — спросил гость.

«Э, да ты совсем идиот», — подумала Геня.

— Это поговорка такая.

Наступило молчание. Гость и хозяйка собирались с мыслями. «Они с Лилечкой — два сапога пара», — думала Геня. Борис же думал: «Сказала бы сразу, на какую сумму подписывать».

— Ну, как вам наша квартира? — спросила Геня, глядя на часики: что-то Лиля запаздывает.

— Видали и получше, — последовал ответ. — А что, большое дело с мужем открываете?

— Какое дело? — С каждым новым словом гостя Геня все сильней проникалась одним страшным подозрением.

— Ну, со мной-то чего крутить… раз уж я гарантию даю.

— Какую гарантию? О чем вы? Паша! Паша!

«А что Паша? Разве Пашка мать защитит? Ненормален, возможно, маньяк, видел тело…»

— Послушайте, я тоже немножко коммерсант. — Борис угрожающе встал. — И в финансах я тоже волоку. На сколько тысяч вам надо гарантию?

Слово «волоку» Геню успокоило. Это было первое человеческое слово, которое она от него услышала. «А может, и в самом деле Кавке нужна гарантия?»