Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Внизу, в коридоре, затявкал Косолапка, скрипнула дверь, зацокали по кафелю, затем тяжело застучали по ступенькам деревянной лестницы каблуки шведских сабо.

«Толстуха Жозиана», — тотчас поняла Аделина.

Толстуха Жозиана всегда забегала поздороваться. Она была слишком объемная и слишком великодушная, чтобы довольствоваться своим собственным существованием. Ей всегда хотелось знать, как идут дела у других, ее распирало от доброты, она плакала с теми, кто грустит, смеялась с теми, кто веселится, и полдничала со всеми на свете. Она была идеальной подругой, готовой устраивать пикники, всегда и везде быть второй, и, при этом, никогда не уставала.

Она вошла в комнату запыхавшаяся и сияющая. Откинула прилипшую челку со лба.

Жозиана плюхнулась на перину, пружины заскрежетали, Аделина вздрогнула.

— Как вымоталась, — сказала Жозиана. — Тереза и Мадлена прийти не смогут.

Она тотчас заметила, что у Аделины появился лифчик, но не нашлась сразу, что сказать, чтобы той было приятно.

Успевшая обидеться Аделина еще больше выпятила грудь.

Теперь уже было слишком поздно тянуть «о» и разводить руками от удивления. Жозиана не могла ей сказать «ну и везет же тебе», так как сама уже почти год носила лифчик. Она не могла сказать ей и заурядное «у тебя тоже», что подчеркнуло бы ее слишком очевидное превосходство.

Аделина делала вид, что смотрит в окно; опираясь на руку, она вытягивала шею и безнадежно выставляла вперед груди.

Если бы она ей просто сказала «смотри-ка, на тебе лифчик», это было бы слишком банально и несоразмерно событию; равно как «да ладно тебе выпендриваться, заметила я твой лифон!» было бы вульгарно и совсем не по-дружески.

Аделина резко повернула голову и посмотрела Жозиане прямо в глаза.

Жозиана открыла рот, чтобы сказать неважно что, только сразу, но из этого ничего не вышло, огромный слезливый ком застрял в горле. Больше всего в жизни ей хотелось оставаться хорошей, и мысль о том, что ее могут не любить, была для нее просто невыносима. Она протянула руку в надежде на помощь, на поддержку, хотя бы на участие, и ее толстые пальцы, похожие на маленькие сосиски, нечаянно коснулись правой груди Аделины. Ее лицо внезапно озарилось, и Жозиане показалось, что грудь напряглась в ожидании ласки. Она ее погладила. Под шерстяным свитером лифчик казался твердым.

— Ты мне его покажешь?

Аделина задрала свитер и продемонстрировала лифчик. Жозиана помогла и в своем усердии даже заставила ее снять свитер полностью.

— Он очень хороший.

— Я его почти не чувствую.

Жозиана поводила рукой по чашечкам. Аделина была счастлива, ее взгляд посветлел, и она с благодарностью восприняла инспекцию Жозианы. Та разбиралась в этих делах; она оценила нежность бретелек и даже просунула указательный палец под резинку, пробуя ее на прочность. Встав на колени и выпрямившись, Аделина вверила свой торс толстой подружке, которая крутила его во все стороны, пунцовая от счастья, пыхтя изо всех сил.

— Повернись.... Мой застегивается не так, это простой крючок.

— Тебе нравится?

— Этот должен держаться лучше... Подожди.

Чтобы проверить, Жозиана сняла застежку, и растянутая резинка вылетела у нее из рук. Она рассмеялась, Аделина повернулась к ней и тоже прыснула.

— Из нее бы вышла хорошая рогатка!

— Смотри, у тебя красный след.

Аделина снова села на корточки и посмотрела. Указательным пальцем Жозиана поводила по следу, оставленному резинкой под ее грудью.

— Я ничего не чувствую.

Палец поднялся к венчику левой груди, прикоснулся легко, нежно, затем медленно обвел розовый кончик. Левый указательный палец скользнул к правой груди и приступил к параллельному поглаживанию.

У Аделины возникло ощущение, будто ее грудь твердеет. Озноб пробежал от живота к самому подбородку. Она задышала чаще, и ее сжатые губы растянулись в блаженной улыбке.

Жозиана положила ладони прямо на груди, кончики ее пальцев касались кожи почти подмышками. Аделина слышала учащенное дыхание подружки, но видела лишь макушку ее головы: лифчик весел в пустоте, как занавеска, скрывающая руки подружки. Она закрыла глаза.

И то, что она увидела, оставила свой бюст на произвол Жозианы, потрясло ее так, что она окаменела. Она увидела знакомую пещеру, она угадала в глубине красные языки пламени, вырывающиеся из чрева земли, она увидела кобольдов, эльфов, белок цвета сажи, она увидела шпаги, вилы, трезубцы, молнии. Она услышала раскаты голосов. Земля перед входом в пещеру загорелась. Перепуганные насмерть животные убежали. Из пещеры вылез дьявол, одетый как Бэтман, с рогами и хвостом, в длинном, чуть ли не рябом от языков пламени, красном плаще. Он подошел к ней и обнял ее. Откинув голову назад, — так, что ее волосы коснулись земли, — она прочла вверх ногами табличку «Ад», висящую над входом в пещеру. Внутри она увидела, по-прежнему вверх ногами, старого кюре, который смеялся, заставляя ее мертвенно-бледную мать прыгать у него на коленях, как на фотографии, а рядом — свою бабушку, которая протягивала руки и плакала, причем слезы, едва выступив на серых глазах, испарялись от жара пламени. Она начала невероятный спуск по извилистой лестнице, которая, казалось, никогда не закончится. Острые когти Дьявола впивались ей в кожу под грудью. Она была обречена, а адские четки из сотни миллионов терзаний только начинались.

Жозиана, сбитая с толку такой неподвижностью, уже не знала, что делать. Она одернула руки, вытерла их о свою юбку и, поскольку Аделина по-прежнему не шевелилась, встала, сказала «Ладно, мне пора» и ушла.

Ступеньки проскрипели, сабо простучали, Косолапка протявкал, дверь хлопнула. Аделина судорожно подтянула лифчик на прежнее место, напялила свитер, скрестила руки поверх него и застыла в полной прострации до самого прихода бабушки.

В течение двадцати дней и двадцати ночей она не снимала свой лифчик. При умывании она его оттягивала. Он стал блеклым, он стал грязным.

На двадцать первое утро бабушка это заметила, разозлилась и принялась ее ругать. Аделина опустила голову.

Она была строго наказана и сразу же почувствовала себя лучше.

Мадам Вассерман застала семилетнюю Мадлену врасплох в тот момент, когда та гладила мертвую птицу.

Она возвращалась из школы Сен-Венсенской дорогой, спешила, опасаясь нового раската грозы, и вдруг остановилась на обочине. Мадам Вассерман высмотрела ее издалека и специально слезла с велосипеда.

В левой руке девочка держала голубя, а правой его гладила. Мертвая серая головка висела между ее большим и указательным пальцами.