Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Симона Марке, дылда Симона, остановилась как вкопанная — ноги слегка расставлены, волосы всклокочены — прямо посреди площади, напротив двери в кабинет доктора Дефлера, которую она даже не удосужилась закрыть; она внезапно погрузилась в глубокие раздумья.

«Все же слова — это странная вещь, — думала она. — Сорок лет их знать не знаешь, и вдруг они сваливаются на тебя ни с того ни с сего, цепляются к тебе и в итоге изменяют твою жизнь...»

Накануне дама из Большого Дома, у которой она убирала, расплачиваясь с ней, дала ей прочитанный и ненужный ей номер журнала «Она».

Симона вернулась домой, но даже не притронулась к грязной посуде, составленной в раковину: она сразу же растянулась на неубранной кровати, чтобы посмотреть картинки. Чтение было не ее коньком, а разглядывать фотографии и рисунки моды она обожала. Для мечтаний она не знала ничего лучше.

На обложке была изображена красивая девушка в купальнике, высокая, изящная, загорелая.

Симона ее внимательно рассмотрела, затем растопыренной пятерней измерила расстояние между своим плечом и соском груди, чтобы удостовериться, что ее грудь вздернута так же высоко, как и у девушки из журнала. Потом она пощупала себе грудь, чтобы убедиться в ее упругости. Для ее возраста все было не так уж плохо.

А затем ее взор упал на буквы...

С левой стороны обложки желтыми буквами под цвет купальника манекенщицы она прочла: «Главный опрос недели: оргазм».

Проработав всю свою жизнь, она конечно же знала, что такое неделя ; знала она и что такое опрос , и даже подозревала, что может представлять собой главный опрос; но что такое оргазм она решительно не понимала.

Обычно, когда она встречала неизвестное слово, она его пропускала, как бы перескакивая через него, и устремлялась к следующей картинке: на этот раз ей захотелось узнать.

Она принялась искать страницу, на которой начинался опрос, нашла ее, вновь прочла заголовок в верхней части страницы, затем приступила к первому параграфу, который был написан более крупным шрифтом, чем остальные.

В начале шла какая-то белиберда с какими-то высказываниями, затем ясно излагался предмет опроса и приводилось его определение.

Никогда еще дылда Симона не читала так быстро.

Она положила журнал на колени: в глазах у нее щипало, в голове гудело.

Вот значит что это такое!

Она не могла придти в себя от удивления.

Значит это имеет название! Значит кому-то удалось собрать в одно слово все эти мелкие всплески, что накапливались в ней и сливались в одну большую волну, которая набухала и набухала в ее животе, а потом растекалась по всему телу, оставляя после себя такую нежную и так медленно исходящую пену!

Оргазм!

Значит это имеет название!

Оргазм!

А название еще и мужского рода!

Она блаженно улыбалась.

Это было, как если бы целая часть ее жизни вдруг обрела смысл, важность, как если бы ее реальность вдруг стала более весомой.

Она повторяла слово «оргазм», сначала тихо, затем громче, чуть ли не выкрикивая, и смеялась.

Она провела чудесную ночь.

Новое слово пробудило в ней массу воспоминаний. Конечно, она не могла воссоздать в памяти все оргазмы, которые у нее были в жизни, но некоторые, самые значительные, все же припоминались. Она никогда бы не подумала, что память способна сохранить такое количество деталей, связанных с этими приятными минутами.

Она вспомнила о том, как еще девочкой, в долгие послеполуденные часы выпаса коров, очень сильно сжимала между ног стрекало; она вспомнила о грязных пальцах первых дружков и закадычных подружек; она вспомнила о тесноватых трусиках, впивавшихся в ягодицы...

А потом она вспомнила тот день, когда высокий Жозеф овладел ею на берегу ручья, на мягкой траве. Лежа на ней, он так сильно дергался, что они соскользнули вниз и ее ступни оказались в воде. Течением унесло ее сабо...

Она вспомнила, как бегала за пастухами и как Матье, пасший овец, поимел ее, стоя на самой вершине холма, напротив долины, прямо на виду у всей деревни — все, наверняка, прилипли к своим окошкам...

Она вспомнила, как однажды вечером слесарь зазвал ее в гаражную мастерскую и повалил на капот машины. Он ее тискал так сильно, что она целую неделю не могла отмыть грудь от смазки. Тогда ей было очень хорошо, и она даже стала кричать. Бедный слесарь перепугался, что в гараж спустится его жена, и из-за этого у него ничего не получилось. Симона вспоминала его расстроенную физиономию в сумраке гаража и обмякший краник, болтавшийся у него под животом...

А еще она вспомнила об одном вечере после танцев; было, наверняка, очень поздно, так как трава уже была мокрая, но она не могла вспомнить с кем...

Каждое воспоминание лишь усиливало ее удовольствие, она не переставала повторять волшебное слово.

А еще она вспомнила, как Жан овладел ею, сидя в своем тракторе, даже не выпуская руля и не прекращая пахать свою борозду. Она даже вспомнила, что он все время свешивался в сторону и следил за тем, чтобы борозда шла ровно и прямо...

А еще она вспомнила о доброй сотне остальных и, переполненная чувствами, сумела заснуть лишь на рассвете.

На следующий день она ни разу не упустила возможности воспользоваться новым словом. Но следует сказать, что в деревне такая возможность представляется нечасто. На самом деле она ее использовала всего дважды: первый раз — беседуя с повстречавшейся ей на площади мадмуазель Терезой, которая в ответ покачала головой; второй раз — перед дамой из Большого Дома, которая на нее странно посмотрела и сразу же перевела разговор на смежную тему;

— Симона, а как ваши недомогания?

— То есть, то нет.

Недомогания, которые Симона часто испытывала в животе, были темой постоянных споров между двумя женщинами. Действительно, иногда Симона, согнувшись над своей шваброй, даже не могла закончить работу, но боль, которую она знала хорошо, пугала ее меньше, чем доктор, которого она не знала вовсе.

— Я записала вас на прием к доктору Дефлеру. Он вас ждет.

На этот раз Симона не отказалась.

Она не отказалась, так как обрадовалась возможности применить свое новое слово в разговоре со специалистом.

Тем не менее, эта перспектива не помешала ей дрожать как осиновый лист все те десять минут, что она провела в приемной. Запах эфира сбивал ее с толку, и ей никак не удавалось придумать, как вставить свое заветное слово в беседу.

Когда она очутилась на столе голая, и доктор принялся щупать ей живот, она все еще не нашла решения занимавшего ее вопроса. Ну не могла же она взять и, ни с того ни с сего, ляпнуть, что у нее оргазмы! Он бы просто пожал плечами и продолжал бы ее ощупывать, как ни в чем не бывало.