Раймон Кено - Упражнения в стиле

— Ты всегда можешь сбросить его в эту самую лужу, — посоветовал Сфен.

Стеф щелк-и-смолк. Сфен чих-и-стих.

Младший конюх из таверны, никчемный бездельник, подвел и привязал рядом с ними хозяйского мула; мул был уже взнуздан. Как только парень ушел, Сфен сказал Стефу:

— Вот видишь, нечего было расстраиваться заранее!

— Кто тебе сказал, что этот мул не предназначен Пешедралю? А мне подсунут кюре.

— Слушай, ты мне действуешь на нервы! Принимай жизнь такой, какая она есть. А поскандалить всегда успеешь.

— Все равно меня тошнит при одной мысли о том, что на меня взгромоздится священник. Ох, вот уж не везет так не везет! Что ты хочешь, — не могу я смирить свой нрав, ты ведь меня знаешь.

Мул с восхищением внимал им, — сам он владел лишь несколькими словами на лимузенском диалекте и не хотел позориться перед столь блестящими знатоками классического лангдойля [*]. Обед, без сомнения, оказался чересчур обильным, ибо прошло не менее двух часов, прежде чем герцог, паж и аббат сели наконец в седло и — прощайте, милые друзья!

Проехав почти два лье, они спешились в чистом поле. Лошади и мул были поручены Пешедралю, который тут же развалился под деревом.

— Дальше мы пойдем пешком, — объявил герцог.

— А что это у вас в руках? — осведомился аббат.

— Фонарь.

— Фонарь — среди бела дня?

— Пока это мой маленький секрет.

Озадаченный аббат благоразумно воздержался от расспросов по поводу веревки, которую герцог также прихватил с собой.

Они шли через поля, через луга, через леса, через пустоши, через вересковые заросли. Аббат недовольно ворчал и, будучи мало расположенным к созерцанию природы, на все корки бранил Жан-Жака Руссо, крапиву и чертополох, а попутно обдирал ноги о камни, число которых возрастало с каждым туазом. Потом пришлось одолевать довольно крутой склон, и наконец запыхавшийся аббат Рифент догнал герцога возле какой-то расщелины в скале.

— Ну а теперь, аббат, — сказал герцог, с трудом подавляя довольный смешок, — смотрите, что вы сейчас увидите.

— Ох, господин герцог, — кисло-сладким тоном отозвался Рифент, — вот уж прогулка, которой я никак не одобряю.

— Войдем, — сказал герцог.

Аббат поглядел вокруг.

— Туда, — сказал герцог, указав на щель.

И он начал протискиваться в узкий лаз.

Аббат круто развернулся и поспешил назад, к своему мулу, а там и к таверне «Золотое солнце», что в Плазаке.

— Эй, вы! — заорал герцог. — А ну-ка вернитесь!

Аббат остановился. Он услышал громовой хохот герцога.

— Уж не боитесь ли вы? — крикнул ему герцог.

Обернувшись, аббат видит герцога, уже наполовину скрывшегося в щели. Аббат находит это зрелище скорее комичным, нежели пугающим. Он кричит в ответ:

— Господин герцог, вам надлежало бы занимать свое место на скамье Генеральных Штатов, а не валять дурака в Перигоре.

Герцог вновь хохочет. Аббат исправляет один пункт в своей речи:

— Я хотел сказать, на скамье Учредительного Собрания.

Он опять поворачивает назад, по направлению к своему мулу, а там и к таверне «Золотое солнце», что в Плазаке; видя это, герцог выкарабкивается из щели, ставит наземь фонарь и бежит вслед за аббатом. Невзирая на тучность, он без труда нагоняет его, хватает за шиворот и за штаны и водворяет на прежнее место. И вот они опять стоят перед расщелиной в скале.

— Так бесцеремонно обращаться с духовной особой! — верещит запыхавшийся аббат. — Этого я вам никогда не прощу, господин герцог.

— А нас никто не видел, — спокойно парирует герцог, — и я никому не расскажу. Давайте лезьте!

— Вы намерены убить меня? — восклицает Рифент.

Герцог опять хохочет.

— Ах, как же я не подумал раньше! — лепечет аббат. — Именно так: он хочет меня убить! Он хочет меня убить!

Герцог добродушно спрашивает:

— Да за каким чертом ты мне сдался — кончать тебя?

— Наверное, чтобы я не выдал вашего убежища.

— Ну, хватит, Рифент, успокойтесь, не собираюсь я вас убивать. Забудем на минуту современные дрязги и обратимся к нашему прошлому, а может быть, даже и к богословию. Следуйте за мной!

И герцог снова принялся протискиваться в щель.

— Уж не адские ли это врата? — спросил, слегка успокоившись, аббат. — Однако же современное богословие помещает ад вне пределов земли, в противоположность верованиям наших предков. Ньютонова физика позволила нам отбросить их суеверия, близкие к материализму. Что, впрочем, отнюдь не доказывает, что ада нет. Хвала Господу!

— Кончайте свои проповеди, все равно вы попали пальцем в небо.

Теперь на поверхности торчала лишь герцогская рука; схватив Рифента, она повлекла его в глубь расщелины. Рифент исчез.

— Держитесь за веревку, — послышался голос герцога, — и смелей вперед!

Аббат хватается за веревку и следует за герцогом, держащим в руке фонарь. Они безмолвно продвигаются вперед.

В безмолвной тьме продвигаются они вперед.

В темном безмолвии продолжают они продвигаться вперед.

Без забот и без хлопот — тут веревка подмогнет, там фонарь осветит ход — продвигаются вперед, как воды набравши в рот.

Правда, безмолвие не совсем полное, ибо раздается все же шум шагов. И тьма тоже не совсем кромешная, ибо в руке у провожатого хоть и слабо, но светит фонарь.

Итак, продвигаются вперед, как воды набравши в рот. И вдруг:

— Господин герцог...

— Не бойтесь ничего, аббат, вы же видите, я здесь, с вами.

— Господин герцог, вы не находите, что я неробкого десятка?

— Эй, Рифент, я вижу, недра земные пробудили в вас тщеславие?

— Вполне простительный грех, принимая во внимание настоящую ситуацию. Вы меня, возможно, ведете в ад или к смерти, а я иду, глазом не моргнув. Разве это не замечательно?

— Эй, Рифент, это уже даже и не тщеславие, а гордыня. Вспомните, гордыня — смертный грех и заводит, как вам известно, весьма далеко.

— Признай вы мои заслуги сразу, господин герцог, мне не пришлось бы настаивать.

— Ладно, сейчас поглядим, — отозвался герцог.

Эта загадочная фраза на несколько секунд заткнула аббату рот. Герцог продвигается вперед, как воды набравши в рот, а за ним аббат идет, без забот и без хлопот, — где веревка подмогнет, где фонарь осветит ход, и свет этого фонаря в конце концов привлекает внимание аббата, который возобновляет беседу в таких выражениях:

— Какой стойкий свет у вашего фонаря, господин герцог.

— Очень.

— Я бы назвал его холодным, неколебимым и неугасимым.

— Таков он и есть.

— Вы шутите, господин герцог.

— Никоим образом.

— Не хочу вас обидеть, но мне что-то не верится.

— Гляди!

Герцог остановился, повернулся и сунул фонарь под нос аббату, чье лицо стало теперь единственным светлым пятном в гротескном мраке. Фонарь озарил тонкие губы аббата Рифента, его огромный нос, пронзительные черные глазки, щетинистые брови и бычий лоб. Рифент внимательно вгляделся, но ничего не понял. Поскольку он не любил выглядеть дураком, он рискнул высказать следующую гипотезу: