Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя

— Меня зовут Варнава Падж, — добавил он чуть испуганно. — Нас представили друг другу у Падрика Богала.

— Да, сэр, — подтвердила я со скромностью.

Не слабо написано: «подтвердила я со скромностью». Все-таки охереть можно, насколько хорошо господин Прель обучил меня французскому языку. Конечно, здесь явный повтор: несколько строчек назад я написала «скромно». И все-таки я не должна относиться к себе слишком требовательно, иначе просто завязну. Еще следует признаться, что с этим Варнавой я влипла. Как он меня достал, этот юноша. Ладно, я все равно расскажу о нашей встрече ради дневника. Возможно, когда-нибудь будет забавно его перечитать.

Итак, мы прошли несколько шагов вместе, ах да, чуть не забыла: он спросил, не вижу ли я чего-нибудь предосудительного в том, что он меня чуть-чуть проводит, и я ответила, что, конечно, нет. Мы прошли их молча, эти шаги; он искал тему для разговора. Наконец кашлянул и нашел:

— Наш кельтский ирландский язык довольно трудный, не правда ли, мисс?

Он проглотил в горле ком, а вместе с ним, наверное, и половину языка, поскольку повторил эту же фразу по-ирландски:

— Is an-deacair an teanga an Gaedhilig?

— Taib , — ответила я. — Is an-deacair an teanga an Gaedhilig .

— Особенно орфография, — добавил он.

— Конечно, — ответила я, краснея от досады.

Его замечание показалось мне банальным, и я разозлилась от того, что сама написала то же самое в этом дневнике два-три дня назад.

После этого все погрузилось в молчание, и мы подошли к углу О’Коннелл-стрит.

— Мистер Падж, — сказала ему я, — вы опоздаете на урок.

— Нет, — проблеял он, — я принял меры, чтобы не.

— А? — вопросительно отреагировала я.

— Я предупредил мистера Богала, что сегодня не смогу прийти на урок.

Он опустил свои верхние ресницы (длинные) на нижнее веко.

— Под предлогом смерти старой тетушки. Смерти вымышленной, — добавил он, хихикая.

— О! — возмущенно отозвалась я.

Он, наверное, думал, что я приду в восторг от его школярской хитрости. Он насупился.

— Неужели вы полагаете, что это навлечет на нее беду? — промямлил он.

Все-таки не стоило, хотя нет, все-таки стоило вносить в разговор столько сарказма. На несколько секунд я позволила ему мариноваться в собственном соку суеверия, после чего задорно ответила:

— Беду? Вы имеете в виду, что она может подохнуть, не успев и рта закрыть, не пройдет и часу?

Я повернулась к нему и заметила, что не на шутку обломала его внутреннюю пружинистость; он был похож на сбившиеся с ритма и изнемогающие часы, которым никак не удается совместить стрелки на полуночной отметке.

— Вы-вы ду-ду-думаете?

— Да, и на вашем месте я бы помчалась к мистеру Богалу немедля, чтобы даже подсознательно не брать греха на душу.

— Ну да, ну да!

Он был цвета яблочной зелени с вкраплениями айвовой желтизны там и сям. Мерзковатое зрелище этот Варнава. Я заметила, что его ноги дрожат и он вот-вот уподобится инвалиду на культяпках; но ведь не мне же предлагать ему опору и уговаривать покрепче держаться за поручень, ситуация совсем другая, да и моя слабая опора ему ничуть бы не помогла, даже если предположить, что я бы ее предложила.

Он смылся без явных проявлений вежливости.

И все это без лунного света.

10 марта

Варнава больше не показывался. Должно быть, я для него слишком таинственна.

11 марта

Джоэл опять вернулся домой совершенно бухой. Не дождавшись его, мы начали хлебать суп. Не успев войти, он сразу же принялся расстегивать штаны. Это нас рассмешило, он побежал на кухню, и мы услышали, как там очень странно застонала миссис Килларни.

Кстати, как-то на днях она опалила сзади свое платье и, несмотря на все мои расспросы, так и не смогла объяснить мне — каким образом.

12 марта

Было уже довольно поздно, когда Джоэл спустился побрекфастничать. Его жалкий вид меня разжалобил. Не замечая меня, он уселся за стол, запустил нож в масленку и принялся намазывать маслом ладонь. Он забыл взять в руку тост. Я сказала ему об этом. Он ответил:

— Ага! Наконец-то соизволила со мной заговорить. Знаешь, я все-таки твой брат, и к тому же старший, да и вообще глава семьи, поскольку папы нет. Я глава и ею останусь...

Он оборвал фразу и лизнул ладонь.

— ...даже если я и залезаю на кухарку.

— Ты залезал на миссис Килларни? — вскрикнула я. — А зачем?

Он посмотрел на меня со снисходительным видом, который меня весьма разозлил.

— Да, — продолжала я. — Если тебе понадобилось что-то достать из шкафа, можно было взять лестницу, а не забираться на миссис Килларни.

Он пожал плечами, вытер ладонь и выдул чашку теплого чая.

— Фу! — скривился он. — Ну и лавочка! Что касается тебя, — добавил он, — то какому-нибудь козлу давно уже пора залезть на тебя.

— Ну и разговорчики! Я плохо себе представляю себя с козлом на плечах! — выдавила я сквозь смех и добавила: — Но с удовольствием посмотрела бы, как ты забираешься на миссис Килларни, чтобы достать банку с вареньем.

Я так смеялась, что у меня потекли слезы. У Мэри тоже. Джоэл с силой ударил кулаком по столу. Все чашки подпрыгнули.

— Идиотка! Я тебе повторяю: давно пора. В один прекрасный день ты поймешь, что я имею в виду. Но к этому времени ты уже загнешься от комплексов. Как я! Совсем как я!

Чашки снова запрыгали. Я больше не могла смеяться и только стонала. Прибежала мама:

— Что такое? Что случилось? Что за шум? Что за веселье?

— Он залезал на миссис Килларни, — прохрюкала я, указывая на Джоэла. — Он залезал на нее! Он залезал на нее!

На мамины губы заплыла нежная улыбка.

— Это нехорошо, — мягко сказала она Джоэлу. — Ты вел себя неуважительно по отношению к ней. Ладно, если бы ты забавлялся с друзьями, но проделать это с такой славной женщиной... Что она теперь о тебе подумает?

— Ей это нравится, — буркнул Джоэл.

Мама вздохнула:

— Странные все-таки люди. Хотя на свете всякое бывает.

Она вышла.

— Я тоже смываюсь, — заявил Джоэл. — Прощай, красотка.

— Прощай.

— Cuir amach do theanga! — гаркнул он, перед тем как исчезнуть.

Он не знал ни слова по-гэльски, и я задумалась, где он выучил фразу, смысл которой я так и не поняла. А спросить значение этих наверняка шокинговых слов у своего учителя, поэта Падрика Богала, я никогда бы не осмелилась. Все эти события немного смяли мою чувствительность, и я погрузилась в меланхолию.

Я возымела желание сначала посетить укромное заведение, а затем возобновить контакт с тем, что возвышает душу (бессмертную): Искусство. И вот через несколько минут я оказалась перед Национальной художественной галереей, на Западной Мэррион-сквер. Я прихерачила сюда не впервые, но в этот день совершенно особенное чувство охватило мою душу (бессмертную). Как обычно, я растрогалась перед портретом Стеллы, не нашла в себе мужества подняться на второй этаж, чтобы взглянуть на картины Лесли, Маклиза, Малриди, Лэндсира и прочих Уилки [*], и отправилась погулять в сад. Я была одна, и пока еще безлистные деревья растягивали строгую сеть ветвей над моей головой. Я подолгу и поочередно осматривала статуи в античном духе, местами украшающие аллеи. Они не настоящие, все это муляжи, копии: одни из бронзы, другие из гипса, третьи из мрамора или гранита. После общего осмотрительного тура особенно меня привлекла статуя Аполлона-дискобола. Как и на остальных богах, на нем были трусы (короткие, но все же трусы). Кажется, в действительности боги трусы не носят, по крайней мере их статуи. Зачем же хранитель музея их ими одарил? Таинственное покровительство. Под ним наверняка что-то скрывается.