Эрнест Пепин - Танго ненависти

Не стоит думать, что он владел волшебным секретом, как многие мужчины, полагающие, что они умеют очаровывать. Нет! Он взращивал в себе необходимость, настолько искреннюю, что она могла размягчить (без всякой пощады) самое недоверчивое сердце. При этом он оставался таким нежным, нежненьким, нежнейшим, что овладевал не только тем, что располагается между ног женщины, но и тем, что таится глубоко у нее в душе, он овладевал всем женским естеством странниц, прибившихся к берегу его мечтаний. Он жил этими взаимоотношениями, как живут искусством, истинным, гармоничным. Существуют «Пикассо» [16] Пикассо Пабло Руис — испанский художник, основоположник кубизма. — Прим. ред. сердца, «Магритты» [17] Магритт Рене Франсуа Гислен — бельгийский художник-сюрреалист. — Прим. ред. общения, «Моцарты» нежности, «Шагалы» [18] Шагал Марк Захарович — европейский художник-авангардист белорусского происхождения. — Прим. ред. души, «Лютеры Кинги» [19] Кинг Мартин Лютер — американский общественный и политический деятель; яркий оратор, лидер ненасильственного сопротивления расизму. — Прим. ред. эмоций, «Майлзы Дэвисы» [20] Дэвис Майлз — американский джазовый музыкант, трубач. — Прим. ред. любви, «Рубенсы» плоти, «Прусты» [21] Пруст Марсель — французский писатель-модернист. — Прим. ред. обретенного времени и «Эме Сезары» вулканического жара; он мог быть всеми одновременно в лучшие моменты, которые наступали всегда, когда он влюблялся.

Я знал его, как знают самого себя, я могу засвидетельствовать, что слышал, как он играл на телефоне, словно на скрипке. Я видел его, как сейчас вижу вас, превращающего всего один взгляд в чувственный рай. Он мог простое «здравствуй» превратить в объяснение в любви, а любовь — в конец света. Постоянно бунтующий и всегда готовый к новым мятежам, он любил женщин, потому что обретал в них созидающий хаос видимого и невидимого миров.

Так почему же их совместная жизнь походила на яростный рев инопланетных существ, не обнаруживших однажды ранним утром своей человеческой кожи? Лично я этого так до конца и не понял. Они владели всем, что заставляло бы петь от радости каждый день, но они ели поедом друг друга утром, днем и вечером. Они владели всем (красотой, молодостью, здоровьем, пониманием и страстью), но, возможно, им этого было слишком много. Всегда находилось то, из чего они разжигали адское пламя, которое горело и горело. Я видел ужасные вещи, недостойные последних тварей. И даже эти распоследние твари не опускались столь низко.

Привязанные один к другому канатами, никто из них не позволял взять над собой верх, и они кусали друг друга час за часом, пока их не разнимали соседи (и, следует заметить, не без труда).

Ника, вбивавшая ему в лоб острющий каблучок (из-за полного пустяка, да!) на глазах испуганных детей, а он — готовый в ярости придушить ее.

Ника, встречающая его кулаками, градом камней, не стыдясь, как одержимая, вопила: «Пшел вон!»

Ника, посылавшая ему смертельные проклятия, чтобы посмешить слушателей, в подробностях обрисовывала, как она будет себя вести, когда наконец-то станет неутешной вдовой…. И слушатели разносили ее смех, не замечая слез в ее глазах.

Ника, тешащая себя мечтами о раскаленном масле, вливающемся в его рот, чтобы он задохнулся и никогда не проснулся.

Ника, пропадающая где-то все ночи напролет, лишь для того, чтобы насладиться медом его тревоги.

Но самое поразительное (и это он понял позднее), Ника с первых дней их совместной жизни начала собирать — документик за документиком — целое досье на него! Письмецо, перехваченное здесь, чек без покупки там, медицинская справка или любой малейший фактик, способный навредить его репутации. Так же, как ученые третьего мира пытаются втайне от всех собрать атомную бомбу, она соединяла, вела переговоры, воровала и создавала смертельные орудия. Я не стану вам описывать, что извергалось из ее уст направо и налево для уничтожения Абеля. Со страдальческой миной мученика, взошедшего на костер, она намекала на его приступы безумия. Или описывала его как некую тварь, зомби, которого она удерживала от ужасных поступков лишь силой своей воли. Часто она жаловалась на хроническую сексуальную неудовлетворенность, изображая жестами его маленькую штучку — мягкую, мертвую, жалкую… Абель, захваченный круговертью собственной жизни, не знал даже малой толики всей этой грязной болтовни. Напротив, он верил, что все их размолвки развеются как дым, тогда как она уже похоронила его живым в дебрях зловонных мангровых лесов. Откуда он мог знать, что в тот день, когда она жаловалась ему на боли в животе, чтобы заставить его отвезти ее к врачу, она с радостью красовалась без трусов на осмотре, пока он с тревогой ожидал ее в холле? Она, хорошо изучив его, получала несказанное удовольствие от возможности манипулировать им, выступая при этом в роли кузнеца его несчастий. О, дамы и господа, если я вру, отрежьте мне язык! Бесконечный лязг железа о железо, без передышки! Она постоянно подкладывала ему свинью! И все почему? Нет, ею двигала не ревность, ею управляли сорвавшиеся с цепи демоны разочарования. По ее мнению, он не выполнил условий контракта, а в этом контракте оговаривалось, что он сделает ее богатой женщиной, купающейся в роскоши. Он говорил ей о любви, в то время как она думала о деньгах. Пусть Бог меня накажет, если я вру! Она мечтала о красивом доме, о столовом серебре, о роскошных приемах, о гардеробе, обо всем-что-бросается-в-глаза, чтобы похваляться, чтобы доказать невесть что… Ему отводилась роль мула, перегруженной телеги, а ей должны были доставаться все радости жизни.

Возможно, она выдумывала себе любовников, которыми пользовалась с осторожностью секретного агента и неистовством суккубы. Кто знает!

Я храню в памяти тот день, когда ее сын спросил: «Где мамочка?» — и Абель оправился на ее поиски. Ведомый лишь своей интуицией, он очутился у одной из ее коллег, которая сказала, что Ники у нее нет. Ему пришлось прогуливаться вокруг дома, пока она не появилась из своего укрытия, сверкая лживыми глазами. Что же все-таки произошло? Никто не знает!

Абель плакал горючими слезами, разбрасываясь многочисленными «почему», остававшимися без ответа. А она не желала замечать его страдания, растущие, как пышная пена. Он таял на глазах. Но Бог справедлив, и он забывал обо всем и продолжал варить похлебку своей души в чужих котелках.

А как забыть ее жажду карнавала? Черт подери, как она радовалась карнавалу! Спущенной с цепи сексуальности! Все шиворот-навыворот, мои друзья! Сколько денежек дала тебе твоя мамочка? Сбрось оковы! Полет бабочки! Я так наелась тростника, мамочка! Еще глубже! Еще глубже! Чем длиннее, чем толще, тем аппетитней! Она любила! Счастливая оттого, что Абель не наступает ей на пятки! (Он пылал праведным гневом по этому случаю!)