Сергей Дигол - Практикант[СИ]

— Как, вы не знаете? — еще громче повторяет Вика.

В это трудно поверить, но она искренне удивлена. В противном случае ее реакция сошла бы за форменное издевательство, чему я, впрочем, ничуть не удивился бы.

Вика, вернее Виктория Михайловна — на меньшее в моем обращении к ней она не согласна — оправдала мои самые мрачные прогнозы. Директриса приняла ее на работу исключительно из мести мне. В любом случае, мне пора свыкнуться с подобным положением дел и, может, даже внушить себе, что никакие мы не конкуренты.

Хотя на самом деле это я — не конкурент ей.

— Давайте сразу договоримся, — предложила она, срыва целлофан с сигаретной пачки.

Курить в лицее запрещено. В классах, в коридоре и даже в баре, в котором, тем не менее курят все. Вот и тогда, в первый же день после знакомства в кабинете директрисы, Виктория, не обращая внимание на запреты, закурила за столиком в баре, куда я привел ее, сам пока еще не понимая зачем.

В отличие от меня, к нашему разговору она подошла подготовленной.

— Мне не нужно от вас трех вещей, — сказала она, выпуская первое облако дыма. — Профессиональных советов, академических часов и личных встреч.

Я улыбнулся.

— Но у вас же, — сказал я, — пока вовсе нет часов. Я — единственный преподаватель истории в этом лицее.

— Уже не единственный, — справедливо поправила она. — И часы я, конечно получу. Ваши, но без вашей помощи.

— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Но с чего вы решили, что я буду настаивать на личных встречах?

Снова пыхнув, Виктория усмехнулась.

— Отчего же вы не спрашиваете о профессиональных советах?

Я тоже усмехнулся, правда, молча. Ведь ответить мне было нечего.

С той минуты взаимное молчание стало фирменным знаком нашего, если можно назвать таковым, общения. Я даже позавидовал директрисе, диспутом которой с химичкой в учительской как–то стал свидетелем, хотя остальные присутствующие, должно быть изрядно повеселились: еще бы, две рядовые, в общем, училки, яростно спорят о Фарадее и никеле.

Наши отношения с Даманской, вернее, их полное отсутствие, начисто исключали не только местечковые дискуссии на научные темы. Мы и здоровались–то лишь в учительской, там, где приветствие, как правило, коллективное а значит, каждый из нас мысленно оправдывал себя — я‑то уж точно, — что обет молчания не нарушен.

Впрочем, Нелли Степановна теперь тоже не отличалась разговорчивостью. Со мной–то уж точно. Зато в компании с Викторией она попадалась мне на глаза слишком часто, видимо, чтобы не дать мне возможности вырваться из состояния смятения. Еще и переглядывались, улыбаясь, как мама и дочь, делящие между собой молодого мускулистого любовника.

Интересно, догадывалась ли Даманская о своей роли? И, если знала, неужели согласилась с унижением быть красной тряпкой, раздражающим мой мозг каждым своим появлением в поле моего зрения, крадущей мои часы, словно матадор, который с каждым новым ударом шпаги укорачивает и без того короткий век быка. Понимала ли Виктория Михайловна, Виктория, Вика, эта молоденькая дура с кукольными глазами, что придет и ее черед — ровно через три года, когда будущая хозяйка лицея Вероника Долту станет, наконец, дипломированным специалистом и тогда часы, а заодно и заработок будет перетекать уже из ее, Викиного кармана в наверняка недешевое модное портмоне Вероники.

Пока же работу и деньги терял я. Нелли Степановна срезала мои часы постепенно, но уверено и это поступательное сокращение пугало сильнее любого внезапного переворота, когда все летит вверх тормашками. Моя участь была очевидна — превращение начавшей было стремительный рост горы обратно в мышь — серую и незаметную, которой при желании и в подходящий момент можно будет закусить незаметно для окружающих. Формально Долту была права: лицею требовались по меньше мере два учителя истории, вот только второй — а я теперь снова становился явно не первым — был обречен на неминуемое заклание.

Совсем как одуревший от красной мантии бык.

Объясниться со мной директриса не пыталась. В чем, увы, невозможно было найти виновных. Кроме меня самого. С того самого вечера у нее в гостях, я бегал от Нелли Степановны, как суслик от совы. Впрочем, мои шансы ускользнуть были невелики, совсем как у суслика. Мой молчаливый и, безусловно, мучительный для нее — прежде всего ввиду длительной неопределенности — отказ от ее дочери она восприняла и надо признать, стойко, учитывая масштаб замысла. Мстила она соответственно — масштабно и молча, и я чувствовал себя шариком, который еще мгновение назад был красивым и огромным, парящим над всеми остальными шарами, а теперь из–за ослабшего узла медленно выпускает воздух, уменьшаясь в размерах и плавно опускаясь на грешную землю.

Свыкшийся, наконец, с накрывшим меня, совсем как тень совы над сусликом, молчанием, я с трудом верю своим ушам, когда на родительском собрании Даманская наклоняется к моему уху и, не в силах сдержаться — болтливость женщины сильнее ее же ненависти — рассказывает все.

Или почти все, что ей известно об Ирине Албу.

Ирине Сергеевне Албу, если быть точным, а для нас, преподавателей лицея, точность прежде всего в том, чтобы не противоречить директрисе, которая встречает входящую в актовый зал Албу в лучших традициях настоящего японского ресторана — пятясь назад, бесконечно кланяясь и при этом умудряясь чуть ли не спиной видеть лучшее и конечно же свободное место, к которому она уверенно подводит почетную гостью.

Яснее ясного, что иначе как по имени–отчеству Долту к ней не обращается. Хотя эта самая Ирина Сергеевна явно моложе ее, прикидываю я. Симпатичная, между прочим: строго, как это принято говорить, очерченные темные брови, читай — изрядно выщипанные, чуть продолговатое и худощавое, но отсвечивающее блеском здоровой кожей лицо, бегающие, скорее от собственных мыслей, чем от смущения то ли карие, то ли чайного цвета глаза, вполне достойная грудь, растягивающая облегающую верхнюю часть туловища сорочку. И еще — самая настоящая плетеная косичка, болтающаяся чуть ниже лопаток, пшеничного, в отличие от пробивающихся прямо из головы чернеющих корней, цвета.

— …с грантами–то на следующий год — проблема, — слышу я и понимаю, что Виктория увлеченно выдает мне все самые острые новости, разумеется, из кулуаров администрации лицея.

— Албу и так, считайте, основной спонсор, — продолжает она, и я чувствую ушной раковиной ее теплое дыхание, — а теперь, когда американцы вроде бы отказываются…

Я все понимаю с двух предложений — большая, надо признать, редкость для меня. Одного я пока не возьму в толк — какого дьявола дорогой, как выясняется, для нашей директрисы Ирине Сергеевне, все это надо. Транжирить собственные бабки на содержание лицея