Алексей Ловкачёв - Приключения бывшего мичмана

Постоянные поздние приходы дяди Жоры с работы иногда сопровождались скандалами, но он был не злым и не драчливым. Я ни разу не видел, чтобы он кого–то тронул даже пальцем, тем более детей, но мы его боялись. При его появлении дома, а то и загодя, мы забивались под круглый стол, стоявший возле буфета, и сидели тише мыши, уставившись в телевизор, где шел художественный фильм. На нас же дядя Жора смотрел, как на муравьев, которые снуют туда–сюда. Перед тем, как заснуть в зале на диване, он недовольно бурчал на свою жену тетю Лиду и на ее лучшую подругу — мою маму:

— Вот клоунши…

Или:

— Все вы штрейкбрехерши!

Это были его самые любимые ругательства. Постоянно слыша необычное на слух слово, мне было интересно знать, что же оно значит. На уроке истории учительница объяснила. Оказывается, наши мамы были штрейкбрехерами, так как в пьяном воображении соседа отказывались участвовать в забастовке. В чем–то дядя Жора был прав, тетя Лида и моя мама никогда не протестовали против своих домашних обязанностей, они безропотно их выполняли. По сей день помню дежурную тети Лидину поговорочку:

— Ну что за семейка, ни минуты покоя: «То пить, то сцать, то жрать, то срать!»

Трое неслухов–пацанов кроме ухода за собой требовали неослабного внимания, так как разбегались меж пальцев шустрыми тараканами: старший Толик мчался на улицу погулять, средний Коля затаивался в комнате или чулане, а младший, Сережка, опрокинув горшок, норовил уползти на лестничную клетку без штанов.

За стенкой, в 47‑й квартире, обитал мой лучший друг Юрик Пентюхов. Этажом ниже — ровесник Гена Колтович и его сестра Света, младше на пару лет. Рядом с ними жил Вовик Козловский, тоже моих лет. На втором этаже несколько лет жил Сергей Шушканов, у которого тоже была сестра. С ним я очень дружил, но потом его родители переехали в новую квартиру, и мы перестали видеться. Зато сюда въехала симпатичная ровесница Ира Филипчик. На этой же площадке жила Таня Клачко с младшей сестрой Олей, моя подружка. На первом этаже жил Миша Третьяк и рядом с ним — Миньковы Володя и Витя, братья–погодки. Мне повезло — третий подъезд оказался самым богатым на мальчишеское братство.

Детское сознание сохранило в памяти, как семья Климовичей одна из первых в моем окружении, приобрела телевизор. Первая модель белорусского телевизора «Неман», которая имела немалый экран уже без водяной линзы. На удлиненном корпусе из темного пластика с двух сторон имелись выемки для переключателя каналов и ручек, которыми регулировали громкость, четкость изображения. Чудо техники привезли, когда мы были в доме, и мы с открытыми ртами, затаив дыхание смотрели, как его извлекали из картонной коробки, устанавливали на высокую тумбочку для белья, как манипулировали антенной с металлическими телескопическими рожками, настраивая изображение.

Первым кадром в телевизоре оказалась странная черно–белая сетка, состоящая из квадратов и кругов и служащая для настройки экрана, но мы и этому были рады. Одним из наших излюбленных занятий было занять места в комнате и задолго до начала ждать кино, слушая характерный писк динамиков и глазея на экранную сетку. Потом бурно радовались появлению заставки, обещавшей «художественный фильм», которая иногда светилась с час, а то и дольше. Зато, когда на экране появлялись титры, мы цыкали друг на друга, требуя тишины. Мы смотрели любые фильмы, но нам больше нравились художественные. На осенних, зимних и весенних каникулах запоем смотрели первые зарубежные сериалы, тогда их называли многосерийными телевизионными фильмами. Польские были о Великой Отечественной войне «Четыре танкиста и собака», «Ставка больше, чем жизнь», венгерский «Капитан Тенкеш» — исторический. Халатностью считался пропуск хотя бы одной серии фильма и небрежностью — опоздание.

Мама по–соседски частенько заходила к тете Лиде за солью, спичками, реже чтобы просто посидеть и посудачить о женской доле, посмотреть телевизор. Они очень любили «Голубой огонек», особенно новогодний, наслаждались концертом, посвященным дню советской милиции, на котором выступали лучшие артисты. Наши родители слушали польские песни посетителей кабачка «13 стульев», от души смеялись над их шутками и не пропускали выступлений Аркадия Райкина, также с большим интересом смотрели первые выпуски «Клуба веселых и находчивых» и «Алло, мы ищем таланты!», которые вели молодые Светлана Жильцова и Александр Масляков. Для нас не существовало западных звезд, зато были популярные и всенародно любимые советские артисты эстрады и актеры нашего кино. Об их личной жизни мы ничего не знали, но если на улицах Минска я встречал Игоря Дмитриева, Игоря Старыгина, а в Москве Михаила Глузского, то это было личным событием в жизни.

С малых лет мама возила меня к бабушке Кате (это мамина родная тетя) с дедушкой Сережей (мамин троюродный брат) Климовым в Москву. Сначала старики жили где–то на Арбате, я там бывал, правда, подробностей не помню. Потом переехали в девятиэтажный дом желтоватого цвета, что стоит на неширокой улице под названием Звездный бульвар, где получили новую квартиру. Слева от бульвара по всей его длине расстилался широченный пустырь, а справа, сразу за магазином, в котором продавали обои, стоит дом, на пригорке. Обстановка в доме отличалась солидностью и основательностью, это ощущалось сразу при входе в подъезд. Степенные и интеллигентные жильцы в обращении были строги и корректны. Диссонансом выглядел громыхающий лифт с железной дверью. Снабжена она была металлической защелкой, рукоятку которой нужно было закрывать тихо и осторожно, чтобы не потревожить покой добропорядочных жильцов. Дедушка Сережа — участник Великой Отечественной войны, очень немногословный, знающий цену каждому слову, — в моем понимании был настоящим большевиком. Уйдя на пенсию с должности заведующего столовой в системе Академии наук, он оставался активным общественником и с удовольствием занимался благоустройством дворовой территории. Помню, как побывал у него в мастерской, расположенной в подвале. Там стоял большой столярный стол, или верстак, заваленный инструментом, какими–то деталями и поделками, а вдоль стен располагалась невероятная масса необходимых вещей и предметов. У стариков детей не было, поэтому они хорошо ко мне относились. Дедушка Сережа покупал огромный арбуз, который я безуспешно пытался оторвать от земли. Мы садились за круглый стол, и бабушка Катя, которая всю жизнь была домработницей, подавала арбуз, который мы с удовольствием уплетали за обе щеки, умывая их соком. Бабушка, сложив руки на переднике, глядела на меня слегка тревожным и любящим взглядом, приговаривала: