Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

— Как?

— Как будто имеете дело с какой-то распутницей.

— И в мыслях не держал ничего подобного! Тысяча извинений!

— Нам лучше вернуться, — сквозь рыдания повторила она. — Нет, нет, не прикасайтесь ко мне!

Я сожалел о случившемся и в то же время сердился на себя, потому что и в самом деле вел себя нехорошо.

— Пожалуйста, выслушайте меня. Не понимаю, как все вышло, но я хочу попросить у вас прощения.

Девушка только высморкалась, продолжая плакать.

— Не плачьте, прошу вас!

— Ах, да перестаньте же наконец! — сквозь рыдания крикнула она. — Вы все испортили. Нам лучше вернуться.

— Хорошо, хорошо.

Мне пришло в голову, что если бы вместо Эмми со мной вот здесь, на дороге у моря, была Мэрвин и я спросил ее, все ли теперь ведут себя таким образом, она бы просто рассмеялась. С Мэрвин вам ни о чем не надо было беспокоиться.

— Вы что, и разговаривать не хотите? — спросила наконец Эмми. — Вы ничего не хотите сказать?

Позже я часто думал о том, что мог бы сказать в тот вечер.

У каждого случаются в жизни неприятные моменты, память о которых нет-нет, да и потревожит его совесть; таким неприятным моментом для меня и была поездка с Эмми. Мысленно я объяснил ей все, громко и убедительно, вслух же мог только сказать:

— В действительности не такой уж я плохой, каким кажусь.

И все же я не мог не согласиться с ней: все было испорчено.

В гостиной я застал отца, дремавшего над газетой. Когда я вошел, он быстро поднял голову и взглянул на меня.

— Это ты? Хорошо провел время?

Мне уже давно надоело слышать один и тот же вопрос.

— Замечательно.

Отец еще более выпрямился.

— Ты, конечно, шутил, когда говорил, что намерен завтра уехать?

Я смотрел на него и думал, что если останусь здесь, то со мной обязательно случится что-то ужасное, хотя и не мог сказать, что именно.

— Я должен явиться на работу в понедельник утром.

Отец швырнул газету на пол.

— Гарри, когда ты перестанешь молоть вздор?

— Отец, спорить бесполезно.

Я никогда не забуду, как он взглянул на меня, — словно увидел нечто такое, чему никак не мог поверить. В глазах у него появилось жестокое, недоверчивое выражение, и сам он показался мне значительно дряхлее, чем когда-либо раньше. Я почувствовал себя так, словно между нами произошла настоящая физическая схватка, в которой я оказался сильнее, потому что был моложе. Чувство жалости к отцу и к самому себе охватило меня.

— Ну что ж, — проворчал он. — Мы не станем больше об этом говорить, но будь я проклят, если… — Он умолк и отвернулся. Я стоял и ждал, что он скажет дальше. — Будь я проклят, если понимаю, что происходит со всеми. Советую тебе переговорить с Фрэнком Уилдингом.

Отец решительно встал и подошел ко мне.

— Возможно, к октябрю твое настроение изменится. Если ты приедешь к октябрю и матери будет лучше, мы, возможно, отправимся поохотиться на вальдшнепов. Когда ты появился на свет, я думал, что со временем у меня будет кого брать с собой на охоту. Забавно, правда? Видно, никогда не получается так, как предполагаешь!

— Не надо так говорить, сэр.

— Так это же правда! Сегодня все то, что считаешь само собой разумеющимся, — вот здесь, с тобой, а завтра его уже и след простыл. Вот был ты, а теперь тебя нет, и я не знаю, как это произошло.

Отец стоял, уставившись в ковер.

— Во всяком случае, мы хорошо поиграли в гольф, ты согласен? Видишь ли, Гарри, вполне возможно, что я многого не понимаю, но никогда не забывай, что у меня хватило ума признаться себе в этом. Вот почему я не спорю с тобой.

— Вы напрасно говорите так. Ваши слова заставляют меня чувствовать…

— Я ничем не могу тебе помочь, что бы ты ни чувствовал, как и ты ничем не можешь помочь мне, что бы я ни чувствовал. Видимо, оба мы, Гарри, не слишком умны. Нам остается лишь жить, как умеем и как можем. Спокойной ночи.

— Вы не сердитесь на меня?

— Нет. Что пользы от разговоров? Я никогда не был силен в спорах. — Он протянул мне руку, и я пожал ее.

Теперь-то я понимаю, отчего так нехорошо получилось с моей поездкой в Норт-Харбор. Я не хотел там оставаться потому, что любил Мэрвин Майлс.

Я появился в конторе Балларда в девять часов утра в понедельник. Едва я заслышал перестук пишущих машинок и увидел погруженных в работу коллег, как уикэнд и все остальное, связанное с Норт-Харбором, показалось мне дурным сном. Несмотря на ранний час, стояла страшная жара; в открытое окно вливался знойный воздух и доносился шум улицы, но я ничего не замечал, мне казалось, что я спал и только теперь проснулся. За столами Биля Кинга и Мэрвин никого не было. У меня мелькнула надежда, что Мэрвин придет раньше Биля, а когда так и случилось, я понял, как сильно хотел увидеть ее. Я и сам не догадывался об этом, пока она не сняла свою соломенную шляпку и свет не упал на ее волосы.

— Здравствуйте, Мэрвин.

— Здравствуйте, — ответила она, и мы оба рассмеялись. — Ну вот вы и приехали.

— Кажется, вы не ошибаетесь.

— А вы совсем не изменились, хотя я думала, что увижу вас каким-то другим. Хорошо провели время?

Не знаю, почему все преследовали меня этим вопросом.

— Где Биль?

— Его угнали в Чикаго повидаться с представителями фирмы, распространяющей нашу рекламу. Но давайте оставим Биля в покое. Нам предстоит в девять пятнадцать встретиться с Кауфманом. Что они с вами там делали?.

— Кто они?

— Да все — камердинер и все остальные. Он вынимал ваши вещи? Сказал он что-нибудь о них?

— Нет.

— Не сказал? Но ведь мог же он сказать, что я хорошо уложила их в чемодан.

— Не будем говорить о камердинере.

— А я хочу говорить о нем. Когда-нибудь у меня будет свой камердинер, и мне нужно знать, как они работают. Гарри, вы скучали по мне?

— Да.

— Ну хорошо. А теперь пойдемте к Кауфману, только не забывайте, что по утрам в понедельник у него обычно плохое настроение. Возьмите бумаги и карандашей. Пошли.

— Мэрвин, я хочу вам кое-что сказать.

— Так говорите быстрее.

Она стояла, склонившись над своим столом и собирая карандаши и копирку, и все казалось мне таким естественным, таким простым. Я слышал стук машинок в конторе и автомобильные гудки на улице. Единственный раз в жизни мне было все ясно. Точь-в-точь как на экзаменах, когда смотришь в билет и знаешь, что тебе известны ответы на все вопросы. Или как в гольфе, когда делаешь удар и знаешь, что он наверняка достигнет цели. Мне приходилось читать о подобных случаях, но этот был совершенно не похож на те, о которых я читал.

— Что вы рассматриваете? — спросила Мэрвин.

— Мэрвин… — заговорил было я.

— Что с вами? Может быть, жара сказывается?

— Да сейчас-то жарко, а вот в Норт-Харборе пришлось спать под одеялами. Видно, никогда не получается так, как предполагаешь!