Джон Марквэнд - Г. М. Пулэм, эсквайр

— Боже, о чем вы?

— Не знаю сам. Мэрвин, я люблю вас.

Мэрвин быстро повернулась, и в первую минуту, заметив ее нахмуренный лоб, я подумал, что девушка рассердилась.

— Что, что?! Откуда вы взяли?

— Не знаю. Вот сейчас я увидел вас и почувствовал желание сказать все.

— Дорогой мой! — воскликнула Мэрвин и замолчала. — Ну вот и хорошо, — наконец сказала она. — Я тоже люблю вас, но сейчас не время объясняться: нас ждет Кауфман.

О том периоде моей жизни можно было бы рассказать много такого, чего, как мне тогда казалось, я никогда не забуду, однако сейчас я обнаруживаю, что не могу припомнить все подробности. Я твердо уверен, что они остались в каком-то уголке моей памяти, как твердо мы были уверены на прошлой неделе, что убранный на лето серебряный сливочник обязательно найдется, поскольку поденщик не мог проникнуть в буфет, а горничные, конечно, не взяли бы его. Несомненно, он должен найтись. Вот так же думаю я и о тех забытых днях, но память пока упорно молчит о них. Впервые в жизни я сказал девушке, что люблю ее, и впервые любимая девушка ответила, что любит меня. В те дни, мне помнится, была популярна песенка на эту тему.

Я знаю, что был счастлив, очень счастлив, и все же для полноты моего счастья чего-то не хватало. Я не мог с уверенностью сказать, что Мэрвин ответила мне серьезно, — она упорно не возвращалась к нашему разговору, а тот день выдался у нас таким хлопотливым, что наш недавний разговор отошел куда-то на задний план. Все время, пока мы обсуждали эмульгирующие свойства мыла, я мысленно упивался словами Мэрвин, что она любит меня. Мое предложение мистеру Кауфману провести эксперимент в домашних условиях для демонстрации особых свойств Коуза было воспринято как неоценимый вклад, и мистер Баллард соизволил уделить ему самое серьезное внимание. Припоминаю, что, продолжая размышлять о своей любви к Мэрвин Майлс, я то и дело был вынужден отвлекаться, чтобы взглянуть на рекламу с изображением моющихся людей или интимных прозрачных принадлежностей туалета.

Все то утро и весь день мы работали с мистером Кауфманом над черновиками рекламных плакатов. С лица мистера Кауфмана градом катился пот, что не вызывало удивления, ибо контора напоминала турецкую баню, однако жара только подхлестывала его. Он сидел, вытирал лоб и, просматривая рулоны набросков, рвал один черновик за другим.

— С основной мыслью нельзя не согласиться, — кивнул он, — но беда в том, что я не вижу тут ничего интимного.

— Интимного? — переспросил я, насколько мне сейчас помнится.

— Да, самого интимного, — ответил мистер Кауфман и шлепнул ладонью по столу. — Мы не можем начинать кампанию по продаже мыла, если в ней не будет чего-то такого, что говорило бы о самых интимных человеческих отношениях. Мисс Майлс, вы понимаете, к чему я клоню?

— Да, я понимаю, к чему вы клоните.

— Так вот, за тем я вас и позвал, — продолжал мистер Кауфман. — Я наблюдал, как миссис Кауфман обращается с мылом. В этом есть нечто интимное.

Мэрвин взглянула на меня и уставилась в окно. Я впервые услышал о миссис Кауфман и спросил себя, любит ли она его. Уж если я женюсь, то, конечно, никогда не стану упоминать жену в разговорах о мыле. Если я женюсь… Мысль об этом впервые пришла мне в голову. Если я люблю Мэрвин, а она любит меня, мы поженимся.

— Элегантность, — услышал я голос Мэрвин, — вот, очевидно, то, что вы имеете в виду.

— Элегантность… — раздумчиво произнес мистер Кауфман. — Вот у нас уже что-то получается. Одну минуту. Я узнаю, у себя ли мистер Баллард.

Подпрыгивающей походкой он поспешно вышел из кабинета, и впервые за весь день мы остались с Мэрвин с глазу на глаз.

— Мэрвин, — сказал я, — возможно, я не понял, когда вы ответили…

— Нет, вы поняли. А что, по-вашему, чувствовала я с тех пор, как впервые увидела вас? Вот возвращается Кауфман. Ну, не ужасен ли он?

— Все в порядке, — сообщил мистер Кауфман. — Мы идем сейчас к мистеру Балларду.

Мистер Баллард сидел за своим столом, соединив кончики пальцев.

— Мисс Майлс, — начал он. — Я слыхал, что вы нашли слово. Повторите. Я не хочу, чтобы мистер Кауфман испортил его.

— Как это так испортил? — вскинул брови мистер Кауфман.

— Подожди, Уолтер, ты же помнишь, что получилось с тем смазочным маслом. Иногда ты ухитряешься портить слова. Ты калечишь ту самую ткань, что мы ткем.

— Перестаньте, Д. Т., прошу вас. Вы же не с клиентом разговариваете. Мы пытаемся что-то сделать с этим мылом, и заказчики вопят, требуя образец рекламы.

— Уолтер, а что такое реклама? Слова. Причем все они находятся в строгом равновесии.

— Боже мой! Да не говорите вы глупостей, Д. Т.! Вы же сейчас никому и ничего не продаете.

— Так какое это слово, мисс Майлс? — спросил мистер Баллард.

— Элегантность.

— Минуточку. Все должны помолчать. Ни единого слова.

В комнате воцарилось молчание.

— Элегантность… — тихо повторил мистер Баллард. — Не перебивайте меня! Очарование… Прозрачное сияющее очарование… Легкость… Мимолетность… Рассвет… Дымка… Не перебивайте меня!

Мистер Кауфман смотрел в окно ничего не выражающим взглядом; его побагровевшее лицо лоснилось, мокрая рубашка липла к телу. Мэрвин, словно профессиональная медицинская сестра в операционной, смотрела прямо перед собой.

— Элегантность… — снова повторил мистер Баллард. — Ну хорошо. Используйте это слово в рекламе для женщин, но не слишком назойливо. Все остальное должно быть построено вокруг этого слова. Отлично, мисс Майлс!

Мистер Кауфман шумно вздохнул.

— Значит, мы можем продолжать? — спросил он.

— Да, — ответил мистер Баллард, — мы можем продолжать. Я полагаю, нам, пожалуй, следует возложить на мисс Майлс руководство рекламой для женщин. Редактировать рекламу буду я сам.

— Очень хорошо, — сухо отозвался мистер Кауфман. — Если вы считаете нужным.

Больше никто не сказал ни слова, но я не первый день работал в конторе и понял, что отныне Мэрвин не будет подчиняться мистеру Кауфману. Хотя выражение ее лица не изменилось, все же какая-то перемена в ней произошла. Каким-то образом что-то из того, что сказал мистер Кауфман, обидело мистера Балларда. Однажды я слышал, как Биль Кинг сказал, что он предпочтет остаться наедине в клетке с тигром, чем пробыть долго с Д. Т.

— Ему нужно льстить, — объяснил Биль. — Будь особенно осторожен с ним, когда он ударяется в поэзию. В это время он способен на что угодно; если он начнет плакать, тебе тоже следует достать платок. Однажды мне так и пришлось поступить.

Шел уже шестой час, когда мы вернулись в нашу рабочую комнату. Мэрвин на мгновение положила свою руку на мою.

— Боже! Ну и денек! Все, решительно все произошло сегодня! Нет, мне нужно пойти домой и принять холодный душ. Вы понимаете, что произошло? Ведь он же сказал Балларду «не говорите глупостей», помните? Теперь ему остается только уйти.