Павел Верещагин - Роман в формате хэппи-энд

Она ехала с тревогой. Куда? Из столицы, от друзей. Даже всплакнула тайком в поезде. Но крохотный южный городок ей неожиданно очень понравился. Красные крыши, утопающие в садах, буйство акации, палисадники, цветы, люди здороваются друг с другом на улицах; их домик в два окошка, чистенький, уютный, вишни, заглядывающие прямо в окно… За специальным забором метеорологические приборы: крашенные белой краской зонтики, вертушки, на шестах мерные стаканы, полосатые баллоны для определения силы ветра.

А через пару недель она уже с ужасом думала о том, что сомневалась и могла сюда не поехать. Работы было немного, каждые два часа снимать показания и отправлять по старинному телексному аппарату в центр. Все остальное время Трофимов заботился о том, чтобы Люда не пожалела о том, что поехала. Таскал цветы. Хлопотал по дому. Искал для нее слова в словаре, когда она для практики переводила английскую книжку. А то и просто сидел, держа ее за руку. Смешной, она и без этого чувствовала, что всю жизнь неосознанно мечтала именно об этом, о том, чтобы быть хозяйкой, женой. Никогда еще она не была такой счастливой и спокойной. Кроме того, она вдруг поняла, что ужасно любит своего Трофимова. От одного вида того, как он бреется, или таскает воду из колодца, или ремонтирует калитку, от взгляда на его стриженый затылок, немного оттопыренные уши, от рук, покрытых веснушками, ей становилось легко и хорошо на душе, что–то теплело под ложечкой.

Казалось, она могла прожить так всю жизнь. Но через год они все же решили, что пора возвращаться. Иначе жизнь уйдет вперед и потом ее уже не догонишь. Дальние родственники Люды уезжали по контракту в Канаду, за гроши сдавали квартиру. Это и решило дело.

Переезжали в марте. Когда в городке цвел грецкий орех… А приехали в Питер и попали в слякоть, грязь, в эпидемию гриппа.

Люде сразу повезло. Ее переводом заинтересовалось издательство, а ей самой предложили работу в бизнес–бюро. Бюро встречало иностранных предпринимателей, устраивало в гостиницах, помогало в переговорах и отдыхе. Организованная Люда быстро пришлась ко двору. И ей нравилась эта работа. Иностранцы попадались, как правило, цивилизованные, предупредительные, веселые и какие–то воспитанные… Непринужденно держались и в театре, и в ресторане, и на дипломатическом приеме. Да и деньги… Платили в бюро очень и очень хорошо. Особенно теперь, когда Люду стали приглашать для сопровождения в другие города…

А Трофимов все никак не мог как следует устроиться. Работы по специальности не было, он мыкался с места на место. То продавцом, то охранником, то на выборах… И чем лучше шли дела у Люды, тем грустнее он становился. И деньги, которые она приносила, его не радовали. Он почему–то воспринимал их как укор.

…В тот вечер они долго не разговаривали. Трофимов чинил полочку в ванной. Люда собиралась в Архангельск и все думала, думала…

А когда они сели ужинать, вдруг сказала:

— Знаешь, они мне все до лампочки. Честно. Как пустое место.

Трофимов посмотрел на нее вопросительно, как будто не понимал, о чем это она, но сам понимал, и у него были такие несчастные глаза, что у Люды заныло сердце.

— Я не умею сказать… — сердито выговорила она. — Но я просто знаю, что ты — это мое… Понимаешь? Твои глаза, руки в веснушках, уши. Это мое. И все другие мне — до лампочки. Я живу только тогда, когда ты рядом, тогда мне хорошо, спокойно. А когда тебя нет, я всегда потерянная. Понимаешь?

Он посмотрел на нее недоверчиво, как будто опасался, что она шутит. Как будто боялся поверить, что и у нее так же, как у него.

— Ну и что, что я сейчас зарабатываю больше? — сказала Люда. — У тебя все устроится, и все встанет на свои места. А когда родится ребенок? Тогда мы вообще будем зависеть только от тебя. Понимаешь?

Закипел чайник, и Трофимов встал, чтобы прикрутить газ, но Люде показалось, что он украдкой смахнул с ресницы слезу.

— Знаешь, — помолчав, сказал он. — Не хотел говорить раньше времени… Но Петрович, армейский дружок… Короче, предлагает начать свое дело… Ремонтную мастерскую… Машины чинить… Может, ввязаться. А? Вдруг получится?

— Петрович? Это который прозрачные пивные бутылки красил в зеленый цвет — после того, как прозрачные перестали брать приемные пункты посуды? — переспросила Люда, но постаралась поскорее скрыть свои сомнения. — А что, попробуй. Наверняка получится. А не с ним, так с другим. Обязательно получится!

И она твердо посмотрела в глаза своему Трофимову.

— Обязательно получится! Потому что я в тебя верю! Всегда!

=====**

19 июля, среда

п. Холмогоры

Архангельской области

Марина!

Вот и подходит к концу мое заточение.

Уже ощущается внутри определенное нетерпение. Прелести деревенской жизни, — всякие там птахи, клюющие навоз, коровы, поселковая лошадка, — которые еще совсем недавно рождали в душе умиление и даже восторг, теперь вызывают досаду и раздражение. Почему спрашивается, так грязно, что никуда не пройти? И сколько можно есть бесконечную картошку с отварной говядиной, когда в мире уже давно изобретены, скажем, паэлья и спагетти под соусом тартар?

Мысленно я все чаще возвращаюсь в ту, вашу жизнь, с бесконечными телефонными звонками, суетой, пробками на дорогах, встречами в крохотных кафе, с программами новостей, с элегантными женщинами и тонкими ароматами духов.

Теперь каждый вечер у нас — отвальная. Поем хором народные песни и пробуем плясать русскую. Доярки плачут совершенно искренне. Мой Брамс тоже пускает слезу. Осенью председатель поедет с ответным визитом в Голландию, смотреть, как там все устроено в их сельском хозяйстве…

В последнем письме вы выражаете надежду, что я привезу с собой целый ворох новых рассказов. А вот и нет! Кроме того, что я вам уже послал, есть только один рассказик. Пробовал, правда, писать какую–то большую серьезную вещь, но понял, что получается полная ерунда. Бросил.

Все, что казалось значимым и важным, уместилось в итоге в пять страниц. Может, куда–нибудь и отважусь вам их показать.

А рассказик посылаю.

А писать письма теперь, видимо, уже нет смысла — вы получите их после нашего возвращения.

Так что до свидания. Увидимся в Питере. Или не увидимся… Как вы захотите.

Ваш Сергей

Городок, в котором живет Настя, стоит на берегу знаменитой реки, в том месте, где течение делает величественный поворот. Этот берег крутой, а на противоположном, пологом — заливные луга.

И пишет Настя в основном пейзажи: сады на окраине города, деревянные домики старого центра, реку или как цветет сирень в городском парке… Вроде бы просто, а всмотришься, и волнует. Настя работает в библиотеке и работы развешивает там же: пусть люди радуются. Один новый русский хотел купить ее картину для дачи, но Настя не отдала: кто там на даче ее увидит! К тому же картину он хотел купить самую любимую, где девушка сидит, обхватив колени, на крутом берегу.