Андрей Ветер - Стеклянная тетрадь

Мне запомнилась светловолосая девушка, почти девочка. Она стояла на носу прогнившей баржи, одетая в вызывающе открытый купальник европейского пошива, и бросала в Ганг латунную посудину на верёвке. Она ловко управлялась с той посудиной, поднимала её на борт, жадно выливала воду себе на голову, в блаженством запрокинув голову, и снова швыряла верёвку вниз. Некоторое время мы покачивались на волнах напротив неё, а она всё обливалась и обливалась, как заворожённая. На её груди пылал золотой католический крестик.

В Бенаресе встречается много белых людей, влюблённых в индуизм, некоторые мечтают стать отшельниками, носят жёлтую и оранжевую одежду, спят на циновке, едят простую пищу, бреют голову.

Обогнув пару лодок, с которых только что сбросили в воду мертвецов, мы вскоре подплыли к тому месту, где были свалены груды бревен и досок. Нашему взору предстали служители священного ритуала кремации. Они выглядели обычно, одетые в потные майки, короткие просторные штаны или же в обмотки. Они суетливо носили дрова из грузовых баркасов.

Вскоре мы подплыли к тому месту, где перед стенами храма множество людей сваливало на берегу доски и бревна. Там происходило трупосожжение. Множество любопытных сидело на ступенях, поднимавшихся от реки вверх к воротам храма. По этим же ступеням бродили худые коровы, вылизывая грязные камни. Какая–то собачонка с облезлым хвостом выгребала кусок мяса из груды остывших углей — возможно, не сгоревшая часть человеческого тела. Одинокая молодая женщина сидела возле завернутого в цветную материю мужчины и поглаживала тонкой рукой его лицо. Казалось, что она успокаивала его, убаюкивала. Ее лицо не выражало горя, на нём лежала печать торжественного спокойствия. Рядом с этой женщиной не было никого из родственников, она одна провожала умершего мужчину. Чуть в стороне от неё группа сосредоточенных стариков держала над водой укутанного в белый саван мертвеца и опрыскивала его водой, черпая её ладонями из реки. Ещё дальше мы увидели подплывающую лодку, из которой готовились вынести покойника на берег. Его уже приподняли, но он выскользнул и громко стукнулся головой о дно лодки.

Немного подальше на сложенных дровах лежал другой умерший, которого заканчивали обкладывать ветвями деревьев. Мы остановились, чтобы посмотреть на сожжение мертвеца. Седовласый старик взмахнул связкой хвороста. Его товарищ заговорил, живо жестикулируя, и велел ему, судя по всему, размахивать получше, чтобы огонь разгорелся быстрее и был виден отовсюду. Люди должны видеть дым погребальных костров.

Собравшиеся возле костра певцы начали петь, иногда покрикивая и прихлопывая в ладоши. Пели они очень слаженно, громко, почти задорно. Все они были весьма почтенного возраста, но на их лицах мы видели не скорбь, а радость. Поголосив минуты три, певцы разом замолкли. Пламя костра вспыхнуло ярче. Под треск дров затянул песню певец–одиночка. Через его лоб тянулись две проведенные желтой краской горизонтальные полосы. Певец пел задумчиво, закрыв глаза, широко открывая рот. Он пел для того, чтобы подсказать душе, что ей надо последовать за дымом и подняться от погребального костра к небесам.

Огонь окутывал покойника с неохотой.

Одна нога, уже почерневшая от пламени, то и дело вываливалась из костра. Её приходилось заталкивать палками обратно но она упрямо выскакивала из–под поленьев наружу, будто покойник насмехался над стараниями живых людей.

Я повернулся к нашему провожатому:

— Долго сгорает труп?

— Часа три–четыре. Я слышал, что многие родственники уходят от костра сразу после того, как огонь разойдётся, и не ждут окончания процедуры.

— Почему?

— Некоторые не могут сдержать своих слез. А индусы считают, что слезы родственника мешают гореть погребальному костру.

Когда мы собрались уходить, я обратил внимание на появившегося на территории крематория крупного человека. Наш провожатый пояснил, что пришедший человек — хозяин крематория. Его волосы гладко расчесаны на пробор и мелко завиты за ушами. Он одет в белую рубаху и белые штаны в тонкую коричневую полоску.

— Раз в неделю он приходит сюда, просеивает пепел. Не сам, конечно, а его работники. Вон они шагают, корзины несут, — пояснил наш провожатый.

— Зачем он просеивает пепел?

— Он ищет золото.

— Какое золото?

— Кольца, украшения, серебряные и золотые зубы. Да, да, это целое дело.

За хозяином лениво шагали люди с большими грязными корзинами, некоторые несли лопаты. Хозяин взошёл по доскам на ближайшую лодку с навесом и устроился на корточках в тени. Рабочие принялись разгребать лопатами пепел, бросая его в корзины и спускаясь в реку. Там они, стоя по пояс в воде, окунали корзины в воду. Пепел всплывал на поверхность воды и плавал густой кашей. Если в пепле было что–то тяжёлое, то оно оставалось в корзине. Изредка рабочие вынимали что–то из корзин и протягивали хозяину. Но мы не видели, что это такое. Возможно, золото, возможно, просто прибрежный камешек.

Пожалуй, их улов не всегда был очень велик.

Утомившись от впечатлений и прежде всего от трупосожжений, мы направились туда, где нас должен был ждать автобус.

Неожиданно наш провожатый остановил меня, взяв за локоть, и указал на голого старика, почти совсем чёрного от загара.

— Господин, он желает что–то сказать вам, — проговорил провожатый. — Это один из здешних очень почитаемых дервишей.

Заметив моё колебание, жена подтолкнула меня по направлению к дервишу. Он сидел на облитой водой каменной плите. Седая борода сильно выделялась на тёмном теле. На лысой голове сверкало солнце. Подойдя к старику, я сложил ладони на индийский манер и слегка поклонился. Он улыбнулся и поднёс свои сложенные руки себе к груди, затем ко лбу.

— Он говорит, господин, что узнал тебя и хочет рассказать тебе нечто, — перевёл мне провожатый, когда старик забормотал что–то на хинди.

— Если он насчёт предсказаний, то мне ничего такого не нужно, — поспешил отказаться я, заподозрив банальное попрошайничество.

Я вспомнил, как много лет назад к моему отцу однажды пристал в Бомбее какой–то пройдоха и всё настаивал на том, что он может угадать будущее. Отец не знал, как отвязаться от индийца и сказал:

— Я не нуждаюсь в том, чтобы мне кто–то гадал. Я сам умею предсказывать, сам вижу будущее. Давай я лучше расскажу тебе, что тебя ожидает.

Тот индиец смутился, а отец продолжал гнуть своё:

— Я вижу, что в тебе гнездится скрытая болезнь. Очень опасная болезнь. И к концу года она проявится во всей своей силе. Если сумеешь побороть ее, то будешь жить очень долго. Если не сумеешь, то умрешь…

Индус побелел настолько, насколько позволял ему цвет его кожи, и сразу скрылся. Надо сказать, что это была злая шутка со стороны моего отца.