Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

— У меня есть деньги, — сказала я, — немного, но есть.

Седой поднялся и пошел к двери. Она была плотно закрыта, но седой, видимо, решил проверить. И повернуть ключ. Изнутри.

Седой повернул ключ изнутри и, проверяя, подергал дверь. Она не открывалась, седой как–то странно хрюкнул.

— Деньги, — задумчиво сказал он, возвращаясь ко мне.

— Деньги, — сказала я, — немного, но есть.

— А что надо? — спросил седой.

— Глаз, — набравшись смелости, ответила я.

— Глаз? — удивился седой.

— Да, глаз, — повторила я.

— Вам? — спросил, вдруг заулыбавшись, седой.

— Нет, — тихо сказала я, — мужчине…

— Мужу… — как бы сам себе сказал седой.

— Это важно? — поинтересовалась я.

— Нет, — бодро сказал седой, а потом добавил: — Я, кажется, понял…

— Что? — поинтересовалась я.

— Вы хотите знать, где он бывает и что он делает, вы хотите присутствовать при этом, вы хотите чувствовать то же, что он, вы хотите стать им…

Я промолчала.

— Это противозаконно! — сказал седой.

— А вывеска? — спросила я.

— Это можно, — ответил седой, — это просто ремонт.

— Это тоже ремонт, — проговорила я, — вы отремонтируете меня, иначе меня не будет…

— Как это? — удивился седой.

Я смотрела на седого и думала, как ему сказать, чтобы он не посчитал меня за сумасшедшую. За сумасшедшую тридцатишестилетнюю бабу, ввалившуюся к нему одним хмурым весенним утром, когда на улице было ветрено, а ночью шел дождь. Сильный и холодный, только вот под утро, уже на грани с рассветом, он начал утихать и утром о нем напоминали только лужи. И сумасшедшая тридцатишестилетняя баба ввалилась к нему в дверь, расположенная над которой вывеска гласила «Ремонт человеков». Баба зашла в туалет, в котором и пописала. Леди помочилась в чистый унитаз и отправилась пить кофе, хотя ей надо совсем другого. Но вот как обо всем этом сказать?

— Ну, — повторил седой, — как это?

— Он хочет меня убить, — наконец выдавила я из себя.

— Муж… — сказал седой.

— Муж, — повторила я.

— Наймите сыщика, — посоветовал седой и закурил.

Я облизала внезапно пересохшие губы.

— Курите, курите, — сказал седой. — курите, если хотите…

Я закурила.

— Сыщик — это хорошо, — продолжил седой, — он вам обо всем будет докладывать… У вас ведь есть деньги?

— Есть, — ответила я, выпуская дым куда–то под потолок, — но сыщик мне не нужен. Я хочу все видеть сама…

— Видеть? — переспросил седой.

— Видеть, — повторила я, замолчала, а потом решительно добавила: — и чувствовать…

— Зачем? — удивился седой.

Я могла ему не отвечать, потому что клиенты не обязаны отвечать на такие вопросы. Но я была странным клиентом, нетипичным, я хотела того, с чем сюда, обычно, не приходили. И потому я решила ответить.

— Я не хочу умирать, — сказала я, — это первое.

— Понятно, — сказал седой и предложил мне еще кофе.

— Нет, спасибо, — мотнула я головой и продолжила.

Я продолжила о том, что первое — это далеко еще не самое важное. Самое важное в другом: я хочу знать, почему он решил сделать это и я хочу быть готова к этому. Нет, не к смерти. К тому, чтобы сделать все, чтобы ее избежать…

— Так просто исчезните, — сказал седой, — мир большой, исчезнуть всегда можно…

— У меня не так много денег, — ответила я, — да и потом: он не даст мне сделать этого. Если он решил…

— А он решил? — в уже знакомой мне манере переспросил седой.

— Вот это–то я и хочу знать! — сказала я каким–то очень тихим и очень торжественным голосом.

— Это невозможно, — сказал седой, — что бы я вам не предложил, я не могу сделать одного 6 я не могу впустить вас в его мозг, вы можете видеть, вы можете даже чувствовать, но вам не влезть в его мысли…

— Я догадаюсь, — сказала я, — я всегда была догадливой…

— Дети есть? — вдруг как–то обреченно спросил седой.

— Нет, — так же обреченно ответила я, — детей нет…

Седой затушил сигарету, я последовала его примеру.

— Посидите немного, — сказал седой и пошел к шкафам, напоминавшим аптечные.

Он начал открывать ящички, а я смотрела ему в спину.

У него действительно были маленькие и тоненькие ножки десятилетнего мальчика и мощный, мускулистый, накаченный, рельефный торс взрослого мужчины. И он был по–настоящему седым, с длинными волосами, забранными в хвост.

Я подумала о том, занимается ли он с кем–нибудь любовью, а если занимается, то кто это — мужчина или женщина. И какого роста. И как седой делает это. Я подумала об этом и почувствовала, что начала краснеть.

— Вот, — сказал седой, возвращаясь с какой–то коробочкой, — вот то, что вам надо!

Он сел обратно в кресло, положив коробочку на стеклянный столик, стоявший между нами. Между двумя пустыми чашками из–под кофе и рядом с пепельницей с двумя окурками. Моя сигарета была выкурена почти до фильтра, а на фильтре были хорошо заметны следы губной помады.

— Деньги, — сказал седой, — сколько у вас денег?

Я сняла сумочку с плеча, подумав, что вот ведь как странно: даже в туалете я не сняла ее, даже здесь, когда села в кресло и стала пить кофе. Пить кофе, курить и говорить седому, зачем я сюда пришла.

Я сняла сумочку, расстегнула, достала из нее пачку денег, туго перетянутых резинкой для волос. Моей собственной резинкой для моих собственных волос.

— Доллары, надеюсь? — вкрадчиво спросил седой.

— Доллары, — ответила я, вспомнив, как еще вчера ходила по обменным пунктам, чтобы выгадать на курсе.

— Доллары, — сказал седой, это хорошо, и сколько их?

Я пододвинула пачку к нему. Седой взял, легко стянул резинку и начал пересчитывать.

— Мало, — сказал он, закончив считать, — к сожалению, мало!

Я опять покраснела и почувствовала, как внизу живота снова резко заныло. Эти деньги были все, что я смогла достать. Заработать, отложить, занять. И их было мало.

Я посмотрела на седого и улыбнулась. Виновато улыбнулась и облизала губы языком. Седой ухмыльнулся и как–то очень расслабленно спросил: — А ты умеешь?

Я опять покраснела, на этот раз — до самых кончиков волос. Я поняла, о чем спросил седой. Как поняла и то, что готова сейчас на все. Даже встать на колени и взять у него в рот, если ему очень этого захочется. У меня больше не было денег, их было неоткуда взять, но уйти отсюда просто так я не могла. Я встала из кресла и сняла плащ.

— Успокойся, — властно сказал седой, — успокойся и сядь обратно!

Я продолжала стоять, растерянно глядя на седого.

— Сядь! — приказал он еще более властно.

Боль внизу живота стала невыносимой, мне опять безумно захотелось в туалет. Второй раз за какие–то несколько минут. То ли пять, то ли десять.

— Сядь! — вновь проговорил седой. — И не делай глупостей!

Боль так же внезапно прошла и я села обратно в кресло.