Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

ДЕПРЕССИЯ!

Хотя в последние годы я научился с ней бороться.

Купил как–то раз книжку господина Чхартишвили «Писатель и самоубийство», с тех пор и использую как клин.

Ведь известно, что

КЛИН КЛИНОМ ВЫШИБАЮТ!

Главное — во время почувствовать ее приход. Загодя. Заранее. Не за сутки, конечно, но хотя бы за пару часов. А это я умею. Вроде бы идешь–идешь, а потом понимаешь: вот воронка и сейчас тебя начнет засасывать. Сопротивляться бесполезно, все происходит на химическом уровне, что–то меняется в крови, мир выглядит по–иному.

Он того же цвета, по улицам идут те же люди и ездят те же машины.

НО ВСЕ СТАНОВИТСЯ ДРУГИМ!

Тут надо помнить одно — этого не стоит пугаться, тебя просто засосало, ты впал в депрессию, понятно, что все дерьмо, но через сутки реакция закончится и все опять станет прежним.

Не считая того, что начнется отходняк. Как с похмелья. Вот для того, чтобы этот момент переживался как можно легче, я и читаю книжку господина Чхартишвили.

Раньше было хуже, какое–то время я слушал в такие моменты музыку. Чаще всего — альбом Славы Бутусова & «Deadушек» «Элизабарра — Торр», там есть две песни, одна про «десять шагов до новой войны» и вторая про «уроды идут», если пять раз подряд прослушать первую и такое же количество раз — вторую, то сил ходить и искать какую–нибудь веревку просто не остается, единственное, на что ты способен, так это сидеть и молча пялиться в окно, абсолютно не понимая, что за ним происходит.

ТАКАЯ ВОТ КАТАТОНИЯ!

У меня дедушка был невропатологом, поэтому я знаю много не очень приличных слов.

Например,

МДСили МАНИАКАЛЬНО-ДЕПРЕССИВНЫЙ СИНДРОМ.

В юности мне даже поставили такой диагноз, хотя сейчас я прекрасно понимаю, что юность сама по себе диагноз, как пудель, про эту породу так и говорят: это не порода, это диагноз.

Маниакально–депрессивный синдром или синдром юности…

Недаром Эренбург писал, что в юности почти все пишут стихи и помышляют о самоубийстве.

А Джойс в «Портрете художника в юности» вообще вывел универсальную формулу:

«ОНИ ЕЩЕ И НЕ ЖИЛИ, А УЖЕ УСТАЛИ…»

Но юность проходит и — как правило — с ней проходит МДС.

Только, видимо, не у всех, у меня до сих пор бывают рецидивы, но лечение их инфернальными песнями Бутусова & Deadушек, как не приносящее особой пользы, было отменено женой и дочерью самым радикальным способом: заявив, что эта беспросветная тощища сводит их с ума, жена подговорила дочь и та отдала компашку какой–то подруге, как выяснилось:

НАВСЕГДА…

Так что теперь я просто перечитываю поминальник литературных покойников и где–то на третьем десятке начинаю приходить в себя.

А как иначе, если какой–то тип вышел на африканскую жару в самый разгар летнего дня и долго стоял под безжалостными солнечными лучами без шляпы?

Ну и достоялся!

Другой же, как написано, «Застрелился импульсивно: был у сослуживца, случайно наткнулся на револьвер и выстрелил себе в висок.»

Третий же решил утопиться, только был пьян настолько, что не вспомнил, что на улице зима и разбился о лед.

Между прочим, этот третий, Джон Берримен, писал такие сонеты, что прочитав их еще в первой половине семидесятых, я бесповоротно бросил писать стихи.

«Я поднял — подними и ты бокал

Там, за пять штатов; пью свой горький джин

Здесь, в баре, где ни женщин, ни мужчин

Знакомых, где ни сам я не бывал,

Ни ты со мной…»

Не сонет, аnamnes morbi — история болезни.

Сразу становится ясно, откуда возникают депрессии — из одиночества.

А значит, чего с ними бороться, если это естественное состояние для любого прямоходящего?

«…порой заглянет в зал

Полиция; дождь, гул чужих машин,

Играет автомат. Я пью один,

Бармен фальшивый локон прилизал.»

ИНОЕ ДЕЛО — СТРАХИ И ФОБИИ.

Хотя об этом лучше писать прозу. К примеру, нечто в жанре рассказа — не будешь ведь признаваться от себя самого, то есть, от первого лица, что чего–то боишься, тем более, что названия этих «что–то» у нормального человека тоже вызывают своеобразную фобию, хорошо ведь звучит, угрожающе и даже экстремально: я боюсь заболеть арахнофобией…

Арахнофобия — боязнь пауков.

Но это не для ненаписанного рассказа. Там ведь героем должен быть мужчина, пауков же боятся женщины, почему — не знаю. Мужчины наоборот — считают, что пауки приносят в дом счастье, так что герой с утра заходит в ванную и видит ползущую от унитаза к углу, или от угла к унитазу, в общем, куда–то ползущую восьминогую тварь… Естественно, он ему улыбается, говорит доброе утро, думает, не позвать ли жену, но потом вспоминает, что у той ярко выраженная арахнофобия, и она или немедленно убьет паука тапочкой, или же грохнется в обморок. Второе еще куда ни шло, а первое… ПАУКИ ПРИНОСЯТ В ДОМ СЧАСТЬЕ И СБЕРЕГАЮТ ДЕНЬГИ— когда они есть, ведь фобия остаться без денег для любого мужчины глобальна, как процесс всемирного потепления, и столь же угрожающа для психики, как повышение уровня мирового океана для каких–то там прибрежных стран, которые просто могут исчезнуть.

Так что пусть паук ползет, надо позавтракать, выйти из квартиры и сесть в лифт.

И зажмурить глаза.

Что поделать — клаустрофобия.

Боязнь замкнутого пространства.

К тому же, в лифте ты вдруг понимаешь, что пока в кабине горит свет, а вдруг он погаснет? А вдруг кабина застрянет? Или в ней начнется пожар и невозможно будет выскочить, то есть, произойдет внезапная смерть героя, боязнь чего на ученом языке именуется танатофобией, так что лучше перейти к следующей замечательной фобии, которая тоже свойственна севшему в лифт любителю пауков — боязни высоты, можно даже с красной строки.

ГИПСОФОБИЯ.

Мне, например, она тоже чрезвычайно свойственна.

Когда был впервые в Израиле, то понесло на гору Массада, там канатная дорога: пятьсот метров над пропастью. В пропасти камни. Ехал с закрытыми глазами и так же, ничего не видя, поднимался последние двадцать метров по ступенькам, вынесенным все над той же пропастью. Очень уж она была глубокой: смотришь и что–то ухает в тебе, будто какая–то ночная птица вопит в желудке, да еще пытается выскочить через пищевод и горло. Так что пусть у предполагаемого героя тоже будет гипсофобия, не гидрофобией же ему страдать, это больше удел женщин…

Гидрофобия.

БОЯЗНЬ ВОДЫ.

Но про женщин пусть пишут женщины, им яснее, отчего, почему и как они боятся.

Например, описываемым утром в лифте они боялись бы чужаков, то есть, страдали бы ксенофобией.

Чужак может оказаться насильником, от чужака может плохо пахнуть, чужак может превратиться в непотребное и грозное насекомое, а это уже похуже, чем паук, с черным, глянцевым панцирем, с хищно осклабленной пастью, с подрагивающими усиками — то ли кармическая тень динозавров, то ли еще неведомо какая, но отвратительная тварь, несущая с собой инсектофобию.