Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

КАЖДАЯ ИЗ НИХ ПРЕКРАСНО ОСОЗНАЕТ, ЧТО ОНА — ОБЪЕКТ.

ЭТО ЗНАНИЕ ЗАКЛАДЫВАЕТСЯ ИЗНАЧАЛЬНО.

ИЛИ ЗАЛОЖЕНО?

Хотя разницы никакой, что так верти, что этак, но в любом случается возникает вариант охоты. И тут–то начинается самое странное.

Потому что с годами ты начинаешь прекрасно понимать, что в роли жертвы выступаешь именно ты. Это на тебя охотятся, это тебя гонят по унылому виртуальному лесу. Или настоящему. Или по городу, в котором ты живешь. Или по всей стране. Или — бери круче — по всему миру.

Безжалостно, цинично, взвешено.

С этим ничего не поделать, они слишком хорошо знают, что нам надо и понимают, что лишь от них зависит — получим мы это или нет.

Я не говорю о насилии, это за пределами данных страниц.

Я просто говорю о том, что есть основа жизни: существительное «пизда» встречается с существительным «ебарь», только надо сразу заметить, что речь идет не о любви.

И не потому, что ее нет, но я уже не в том возрасте, чтобы ставить ее превыше всего, да и потом — как утверждают физиологи и психологи, любовь есть ни что иное, как воздействие определенных феромонов.

То есть, если от тебя пахнет определенным образом, то любовь возникнет.

А если не пахнет, то — соответственно — нет.

Женщины обычно обижаются, когда им прямо говорят об этом. Будем считать, что обижаются неумные женщины.

Одна моя давняя знакомая так вообще честно говорила про себя «пизда на ножках», не могу сказать, чтоб она блистала интеллектом, но, по крайней мере, в мире мужчин чувствовала себя не так уж и плохо, хорошо понимая, чего от нее хотят и как это надо использовать.

Наверное, в этом слове и есть ключ:

ИСПОЛЬЗОВАТЬ.

Хотя можно обратиться и к другому понятию:

ВЗАИМОПОЛЕЗНОСТИ.

Много лет назад Аркадий Стругацкий поверг меня, совсем еще пацана, в шок, определив дружбу именно как взаимополезность. Я‑то по молодости лет считал, что это нечто иное, более альтруистичное и — несомненно — возвышенное. Хотя сейчас, к пятидесяти, мне все стало более или менее понятно: дружба есть действительно взаимополезность, как и любовь, как и семейная жизнь, разве что любовь к детям выбивается из этой парадигмы, чего не скажешь, впрочем, о любви детей к нам.

Только вот это все равно не исключает ни альтруистичности, ни возвышенности, ни странной, феромонами вызванной, нежности.

Как и — естественно — желания.

А, между прочим, «нет желания — нет счастья», как утверждал некогда Петер Хандке [31] На всякий случай сообщаю, что Петер Хандке — известный австрийский писатель, предпочитающий жить в Париже. Хотя где он обитает сейчас — мне неведомо. .

Только у него это было с заглавной буквы, вот так:

«Нет желания — нет счастья»!

Только вот меня всегда интересовало, что такое счастье для них? Может, я их просто не понимаю? Да нет, ведь в этом случае я бы не смог на пару лет превратиться в Катю Ткаченко.

А ЕСЛИ БЫ Я НЕ ПОБЫЛ ПАРУ ЛЕТ В ШКУРЕ (ДУШЕ, ТЕЛЕ) УПОМЯНУТОЙ ДАМЫ, ТО НИКОГДА БЫ НЕ ДОПЕР ДО ВСЕЙ ГРУСТНОЙ ПРАВДЫ О НАС, МУЖЧИНАХ, И О НИХ — ЖЕНЩИНАХ.

Мне оставалось бы лишь читать Генри Миллера [32] «…Есть пизды смеющиеся, а есть говорящие, есть чокнутые, истеричные пизды, имеющие форму окарин, а есть сейсмографические пизды, регистрирующие подъем и падение духа; есть людоедские пизды, раскрывающиеся широко, как пасть кита и заглатывающие вас целиком; есть еще мазохистские пизды, крепко захлопнувшиеся, как створки устрицы, снаружи у них твердая ракушка, а внутри, возможно, найдется жемчужина–другая; есть несдержанные пизды, которые пускаются в пляс при одном приближении пениса и в экстазе проливают потоки влаги; есть пизды–дикобразы. Эти распускают свои иглы и размахивают маленькими флажками в Рождество; есть телеграфические пизды, которые пользуются азбукой Морзе, и после них мозги забиты точками и тире…» Генри Миллер, «Тропик Козерога», перевод Г. Егорова. Там еще больше страницы в том же духе. , который, как мне временами кажется, знал о них все с точки зрения мужчины. И совершенно ничего — со стороны женщины, даже несмотря на все старания Анаис Нин.

А ведь это самое интересное, попытаться их понять с их же точки зрения. Например, с точки зрения мужчины мне отчего–то помнится, что у нее был шрам на щеке. Нет, не на щеке — на шее, вроде бы, после удаления зоба. Только вот с левой стороны или с правой — уже не скажу. Зато помню, как ее звали — мерзкое такое имя, Римма. Вообще, женские имена, точнее, их восприятие, вещь сугубо субъективная, естественно, все с той же точки зрения мужчины. Какие–то имена тебе приятны, какие–то вызывают отторжение, будто за ними — пропасть, в которую предстоит рухнуть и долго лететь до дна ущелья, которое уже ощерилось поджидающими острыми глыбами, что называется, упадешь — костей не соберешь.

Но продолжу.

Пока все с той же, мужской точки зрения. Она возникла в моей жизни внезапно, это было примерно через год после гибели Сергея и той моей проклятой — ударение на первый слог — любви. Я сильно пил тогда и постоянно бывал в одной сумрачной, но довольно неглупой компании, в квартире почти по соседству с домом. Туда она и заявилась как–то поздним вечером, а вот почему выбрала меня — этого я никогда не мог сказать.

Но в первый же раз мы занялись каким–то животным, воистину миллеровским сексом [33] Ассоциирующимся, скорее всего, не с «Тропиком Рака», а с «Сексусом». , несмотря на то, что в соседней комнате два провинциальных интеллектуала громогласно размышляли о Гегеле.

Через несколько дней я пришел к ней домой.

Мы ни о чем не говорили. Я принес бутылку коньяка. Мы выпили и она начала раздеваться.

В первый раз я так и не понял, что она не кончила. Но во второй она внятно сообщила мне, ЧТО ВООБЩЕ НЕ МОЖЕТ КОНЧИТЬ ОТ МУЖЧИНЫ, и никогда не кончала!

Только сама. Я попросил ее сделать это прямо сейчас, при мне. Она послушно сползла с меня, села в кресло напротив и раздвинула ноги.

Наверное, надо было ее пожалеть. Наверное, мне вообще надо было ее жалеть, но чего–чего, а этого чувства у меня не было к ней все то время, пока мы встречались — что–то около полутора лет.

Ни когда я приходил к ней домой, ни тогда, когда она звонила мне на работу и говорила:

— Я рядом, зайти?

— Заходи! — отвечал я, прекрасно зная, что произойдет.

Как–то раз она пришла в большой красной шляпе с широкими полями. Черное пальто и красная шляпа — помню это до сих пор. Она торопилась, поэтому шляпу снимать не стала, просто опустилась возле меня на корточки и стала сосать, попросив перед этим придерживать шляпу, чтобы та не упала. Я бережно поддерживал широкие фетровые края обеими руками, с точки зрения мужчины