Михаил Попов - Пора ехать в Сараево

— Капитан Штабс, — сказал он громче, и подбородок

его дрогнул, — военный атташе здешнего германского

посольства.

Бывают люди, для которых их звание — фетиш. Что же

сказать в ответ?

— Я человек частный (фамилию, кажется, не стоит называть). Путешествую, изучаю искусства. Живопись, ремесла. Мебель. Немец наморщил лоб и промокнул каплю на переносице.

— А зовут вас как?

— Пригожий Иван Андреевич. А вас?

— Значит, это вы деретесь с господином Вольфом? Когда мне показали вас, я удивился — такой не воинственный вид.

— Не только вид, у меня и сердце не воинственное.

— Теперь же я удивляться перестал. Вы способны разозлить кого угодно. Даже такого одухотворенного человека, как Алекс. Я еще отхлебнул шампанского.

— Своею обходительностью он довел меня до того, что тому назад не более часа я душил его обеими руками. И жалею, что не задушил.

Пруссак надменно откинул голову. Все, убегать придется от двух дуэлей сразу.

— Вы пытаетесь намекнуть, что господин Вольф… С тоской почувствовал я, что скатываюсь в невидимую, но неотвратимую пропасть. Любая фраза усугубляла мое положение. К счастью, судьба выделила на мою долю спасителя: появился из–за соседней колонны невысокий, с морщинистой лысиной и дряблой личиной господин. У него плюс к указанному были огромные выпуклые брови, очки и развязность в движениях. Если бы он назвался господином Шимпанзе, я бы не удивился.

— Терентий Ворон, здешний газетный волк, — очаровательно гримасничая, сообщил он. Взглянув на нас, он мгновенно понял суть дела и с налета с помощью трех–четырех фраз сначала смягчил противостояние, а затем и вовсе рассеял. Немец, недоверчиво набычившийся при его появлении, через минуту сам громко соглашался, что это довольно забавное соединение: фамилия Штабс и звание капитан. Чтобы окончательно его умаслить, господин Ворон поведал мне историю семейства Штабсов. Оказалось, что капитан своеобразно родовит. Прямой его предок, швабский студент, с длинным кинжалом набросился на императора Наполеона. Ажиотация его происходила от патриотических речей господина Фихте.

— Ну и как, покушение было удачным?

Ворон шутку оценил и, криво улыбаясь, отвернулся.

— К сожалению, нет, — сказал капитан, и было видно, что действительно «к сожалению».

— Его высочество князь Петр с княгиней Розамундой!

— Вот поэтому наш род не так знаменит, как род Брутов. Тогда до меня не полностью дошел смысл этого замечания. Я наблюдал появление правящего семейства. Кривоногий человек с огромной лысой головой, украшенный, как рождественская елка, вел под руку высокую, вроде бы стройную, но слегка неустойчивую даму. Длинное платье, сошедшее прямо со страниц «Журнал де демуазель» 1904 года, скрывало неуловимый дефект походки. За спиной раздался бравый баритон Штабса:

— Княгиня принадлежит к роду Гогенцоллернов!!! У газетного волка было свое мнение на сей счет:

— У этой замечательной четы общая кличка — «отдаленное родство».

Я решил, что мне в такой ситуации разумнее всего промолчать.

— Его высочество — представитель местной руситской династии Кнежемировичей. Раз пять ее свергали, когда Ильванию присоединял кто–либо из более сильных соседей. При обретении временной, почти всегда условной свободы ее возводили на престол вновь. За неимением другой.

— Ну а кличка?

— Князь Петр состоял в плохо подтвержденном родстве с сербским королевским домом Обреновичей, а супруга его — четвероюродная племянница кайзера Вильгельма. Правда, Кнежемировичам есть и самим чем похвастаться. Существует гордая историческая легенда, по которой примерно тысячу лет назад князь Руст дал отпор венгерскому предводителю Арпаду, из–за чего мадьяры не пошли на юг, а повернули в Паннонию. Но, думаю, в памяти любого народа полно подобной малодостоверной чепухи.

На его месте последней фразы я бы не произносил. Капитан, кажется, держался того же мнения, но молчал. Зубастый газетчик, однако, и не думал останавливаться.

— Существует и другое истолкование клички. Депо в том, что с самого момента брака князь и княгиня ни разу не спали вместе. Князь импотент из–за перенесенной в детстве свинки, а княгиня… Капитан недовольно кашлянул.

— Впрочем, о ней вы многое поймете сами.

Я тихо поинтересовался у господина Ворона, не боится

ли он, что у здешних стен есть уши.

— Уши у них, может быть, и есть, — держась все того же нагло–беззаботного тона, отвечал он, — зато абсолютно нет мозгов. Тайная полиция княжества состоит из десятка кретинов, причем все они находятся на содержании у немецкого посольства. Капитан покашлял то ли смущенно, то ли польщенно.

— А вот и мадам Ева, — восторженно сказал Ворон. Навстречу высокородным гостям вышла хозяйка. Встав со своего раздавленного пуфа, она сильно выиграла в моих глазах. С особой артистической грацией несла свою сложную прическу. Но одеяние ее… как бы это определить… на общем чопорном фоне смотрелось слишком экстравагантно. Псевдоантичная туника, удлиненный складчатый пеплос, сандалии с позолоченными ремешками. Вместо утренних перьев в каштановых волосах — диадема. Дорогостоящая фантазия из мастерской самого Поля Пуаре.

— Актриса, все же она великая актриса. Такой женщине

можно все, — хрипло пел Ворон.

Публика была отчасти в обалдении, отчасти в восторге.

— Напрасно она так, — процедил капитан, — нельзя выглядеть настолько… м-м… необычнее монархини. Мадам прибыла сюда не на прогулку. У нее денежное дело к князю.

Княгиня позеленела, как тоска, подумал я, но скрыл свое наблюдение.

— Пойдемте, мсье Пригожий, вас надо представить остальным гостям.

— Может, можно уклониться от этой процедуры?

— Это обязательное условие, — отрезал журналист. На мечтающих о бегстве ногах я побрел в гущу событий. К главным мучениям тут же добавились частные. Мой облик джентльмена полусвета жалок был пред блеском истинного аристократизма. Серому сюртуку надо оставаться на окраинах раута и там тешить себя размышлениями, что внутренняя независимость ценнее дипломатического фрака.

— Граф Консел, — так отрекомендовал мой капитан сухощавого старичка с мертвенно–желтым лицом и вертикальными аскетическими морщинами на щеках. Граф посмотрел на меня. Зеркала души его обильно слезились. Я испытывал в этот момент приступ только мне свойственного ужаса. Мне послышалось, что его назвали «граф–консул», и я понял, что не могу определить, где здесь звание, а где фамилия.

— Граф — первейший здешний меценат и благотворитель. Его, например, радением был устроен недавно детский праздник в ратуше.

— До свидания, граф, всего вам наилучшего, — перебивая капитана, увлек меня далее Ворон.