Владимир Топилин - Тропа бабьих слез

– Так почему же никто не оставляет запас?!

– Так отсюда назад уже ничего не возьмешь! Нельзя брать от святого дерева то, что оставил, это уже не твое, – сурово посмотрел Гришка и недвусмысленно показал на небо и вокруг: – а их! А если у них что украдешь, горе тебе большое будет!..

– Ты в это веришь?!

– А как же!..

– Но ведь мы же с тобой православные!.. Здесь Духи, у нас – Бог!..

– Какая разница? Я думаю так: Бог один, да просто у разных народов называется по-разному. Вот, к примеру, четыре дня назад тофалары проехали, останавливались: видишь, тряпочки свежие? Они здесь по своему Богу молились, как вера подсказывает, как от предков идет. Мы вот с тобой тоже тряпочки повяжем, помолимся, посидим… староверы придут, тоже дань верности поднесут. А Он, – Гришка опять посмотрел на небо, перекрестился, – нас всех услышит, и воздаст по заслугам!.. Это, как Святое причастие, здесь, на перевале, у Святого дерева в грехах покаяться – лучше, чем в церкви! Люди сюда специально за сотни верст едут и идут! Святое дерево на Перевале бабьих слез – знаменитое место! Любой кыргыз сюда хоть раз в жизни попасть обязан!

– А русский?!

– Русский?.. Так не каждый про это место знает, только мы, охотники. Да и русские тяжелы на подъем: далеко, тайга, горы… пешком не пойдет, коня дай! Русский по породе мужик ленивый, быстрее в церковь сбегать, батюшке червонец сунуть, да и дело с концом. А чтобы сюда прийти, подумать над своими грехами, недосуг! А я так думаю: сюда идешь в грехах каяться, о грехе своем думаешь. Пришел, отмолил, простит не простит, это дело другое. Зато здесь с чистой душей, по-настоящему о грехе думаешь! И назад идешь, тоже думаешь. Надолго процесс запоминается, потом, прежде чем согрешить, вспомнишь, подумаешь, сделать или нет. А в церкви что? Зашел – вышел, наутро забыл, в чем каялся. И опять по новой заповеди нарушаешь.

Егор посмотрел на товарища с интересом: первый раз такое вероисповедание слышит. И что удивительно, не согласиться с Григорием нельзя, он зрит в корень! Хоть своя у него правда, не каждому понять, но опирается Гришка на опыт вольного народа. А малые народы Сибири, хоть и далеко отсталые от цивилизации, далеко не глупые люди во всех отношениях.

Подошли мужики ближе, Гришка первый на колени встал, по волосам ладонью провел, указал Егору место рядом:

– Если хочешь причаститься – вставай рядом!

– Так кому молиться-то? Ни образа, ни иконы…

– А вот на дерево и молись! Думай о своем, и Бог тебя услышит!

Встал Егор рядом, так же склонил голову, вместе с Гришкой стал читать «Отче наш». В один голос заговорили мужики, но какой эффект произошел в душах охотников! Кажется обоим, что весь мир замер вокруг, ветер перестал шалить, горы притихли, тайга насторожилась! Их сознание сковал непонятный страх, в какой-то момент показалось, что сердце останавливается. Однако все это было недолго. Очень быстро все стабилизировалось. На чистые, открытые, идущие от души мысли снизошла благодать, телу стало легко и свободно, душа стала легкой и светлой, а по жилам, в крови пробежал такой сгусток адреналина, что каждому показалось, оба очутились в славной юности, полные сил и энергии!

Сколько продолжалась молитва, никто не знает. А только кончилось все полным удовлетворением. Егор и Григорий встали разом, еще раз перекрестились на все четыре стороны света, поклонились кедру, подвязали по цветной тряпочке, у кого что было, опять перекрестились, поклонились и пошли.

Через какое-то расстояние, наконец-то собравшись с мыслями, Егор задумчиво заметил:

– Да уж, такого в церкви не испытаешь!

– А то! И я говорю, – подтвердил Гришка. – Как побываю здесь, будто заново родился! Долгое время маралом бегаю, пока в поселке в гулянку не попаду. А где гулянка, там, сам знаешь, богохульство, разврат, да и прочие грехи. Утром проснешься, а сознание уже сюда тянет, быстрее бы на Перевал бабьих слез подняться… очиститься!..

От святого кедра тропа пошла круто вниз, будто с печки. Гришка с Егором боком спускаются, кони на задках плывут по гравию.

– Был бы снег, уехали вон туда, под обрыв… – заметил Гришка и предупредил: – Мерину своему разбег не давай! Покатится – не остановишь и тебя за собой потянет… кости не соберешь!

Вокруг визуальная картина изменилась. Горы на глазах выросли, горизонт приблизился, тайга позеленела, воздух посвежел. Снизу разом пахнуло жизнью, а не навязчивой черствостью, как это бывает на высоте. Огромные камни измельчали, языки длинных осыпей-курумов заменил редкий кустарник, а за ними низкорослые, кедровые колки. Постепенно склон перевала выправился, стал пологим. Идти стало легче.

На первом прилавке Гришка остановился, стал смотреть по сторонам, на высокие пики гольцов над головой, под обрыв с нижней стороны тропы. Егору тоже пришлось остановить шаг: на узкой тропе передового не обойти, узко.

– Что там? – спросил он, выглядывая из-за крупа лошади на товарища.

– Да вот, на камне рисунок выбит. Шагай ближе, посмотрим. Сколько раз хожу, постоянно останавливаюсь.

Егор как-то протиснулся между камнем и конем Гришки, к своему удивлению, увидел на плоской скале высеченные фигурки людей и животных. Во всю ширину плоскости тянулась человеческая цепочка: по краям всадники с плетками, между ними женщины, а посредине, лежа на спине лошади, во весь рост человеческая фигура.

– Эт-то еще что за художества?! – удивлению Егора не было предела.

– А вот, однако, и есть та самая сцена, когда монголы женщин в рабство гоняли…

– Наверно, много времени надо, чтобы выбить в камне такую оказию…

– Да уж, кыргызы на историю время не жалеют… – угрюмо подтвердил Гришка.

– Так это что, выходит, правда все?!

– Что, правда?!

– Ну, помнишь, когда у меня заседали перед Пасхой, я свой сон рассказывал. А Чигирька с дедом Мурзиным какую-то байку глаголили…

– А ты что, не поверил? – усмехнулся Гришка. – Все правда, мне об этом еще отец вот на этом самом месте эту легенду поведал, да все обстоятельно предположил… вот, видишь, – указал на два пика над головой, – голец высокий, шапка падает. Склон голый, ни одно деревце не растет… почему?

– Почему? – переспросил удивленно Егор.

– Да потому, что каждый год здесь снежная лавина сходит, и не раз! – многозначительно подняв ладонь, пояснил Гришка. – Я сам пробовал однажды, пришел вот так, ранней зимой, надо было мне через перевал уйти. Вон туда подошел, – показал рукой далеко вниз, к кедровой колке, – смотрю, карниз висит под макушкой, надуло так, смотреть страшно. Тошно мне стало, долго я стоял, насмелиться не мог… а потом все же решил подстраховаться, не пожалел патрон, выстрелил!

– И что?!

– Надо сказать, страшная картина! Карниз оторвался, лавина снежная пошла, будто гора поехала! Ох и напугался я тогда… хорошо, что далеко стоял, до меня закрайка не дошла метров двадцать, пылью обдало, засыпало, лыжи не мог выдернуть. А здесь, где мы стоим… ужас!.. Страшно смотреть! Тут, на это место, такая масса налепилась: толщина, может, метров двадцать, а то и больше! Нечем мне было замерять, да и незачем, и так все понятно. Вон туда, – Гришка показал пальцем под обрыв, – столько снега уехало – страх! Как лавина сошла, прошел я тогда по ней, как по земле, такой плотный слой, палкой не пробьешь… представляешь, что было бы, если здесь люди стояли?!