Яцек Хуго-Бадер - Белая горячка

Так в бригаде осталось шесть оленеводов.

Тогда губернатор Амурской области вызвал к себе Лену Колесову, лидера бомнакских эвенков.

— И говорит, что коль скоро я такая патриотка своего народа, — рассказывает Лена, — то чтобы я взяла весь совхоз в аренду с двумя фермами, охотничьими угодьями и стадом оленей, которых осталось всего семьсот. Я не хотела взваливать на себя этот труп с долгами, в котором директора и бухгалтеры украли все, что только можно было продать, но я согласилась ради того, чтобы мой народ не потерял работу.

Первым делом она приняла в поредевшую бригаду номер один четырех молодых оленеводов.

Их стало десять…

…но всего лишь на несколько дней, потому что уже 18 февраля в деревню приехал Клим Романов.

Личность легендарная. Рассказывают про него такую историю.

Однажды он выбежал среди ночи из палатки в тайгу. После сильного запоя, и, хотя уже трезвел, выбежал без обуви, и поэтому два его сына–подростка побежали вслед за ним. Не нашли, потому что Клим схоронился на острове на реке. Парни решили вернуться днем за ним, но утром началось наводнение, которое залило весь остров. Трое суток нельзя было туда попасть, а когда вода схлынула, сыновья пошли искать тело отца. Но Клим выжил. Трое суток просидел он в холоде на дереве, имея при себе лишь бутылку водки да любимую собачку на руках.

Личность легендарная еще и потому, что не везло ему с женщинами, а вернее — это он приносил им несчастье. Первой была Женя, имевшая уже внебрачного сына Витю, а потом родила мужу сына Аркадия. Вскоре Клим застукал жену с мужчиной в постели, а точнее — на куче оленьих шкур.

Пришлось ее застрелить, отсидеть пятилетний срок, а после выхода на свободу он женился на Анне, которая была на 15 лет моложе его.

Жили они счастливо, но недолго. В их стойбище в тайге появился молодой ветеринар Андрей, русский из города. То дерево, которое он рубил, упало на палатку и убило Анну.

Третью жену Клима звали Лидия.

18 февраля 1997 года она устроила шумное празднование Климова пятидесятилетия, но юбиляр по инерции пил до 23 февраля, и тогда в День Защитника Родины, который отмечают в России как мужской день, в Книге Смертей местной больницы напротив его фамилии врач написал: «Алкогольное отравление».

Этот особенный праздник отмечают точно так же, как и Восьмое марта — Международный женский день, то есть — устраивают всенародный конкурс, кто больше выпьет. Понятное дело, конкурс мужской.

Вскоре умерла и третья жена Клима.

В бригаде номер один снова стало девять оленеводов.

Через день — 24 февраля — после смерти пусть неродного, но любимого отца в тайге на дереве повесился 20-летний Витя Романов.

Их стало восемь.

Аркадий Романов, а попросту Аркашка, потерял мать, отца и в довершение всего — сводного брата. Они с Витей были новички в бригаде, жили в одной палатке. Аркашке было восемнадцать, и был он очень одинок. 24 июля 1998 года он выстрелил себе в голову из винтовки. Той самой, из которой несколько лет назад отец застрелил его мать.

Осталось их семеро.

— Ужас, — невольно вырывается у меня, потому что не могу больше слушать рассказы со смертью в главной роли.

— То–то и оно, что ужас! — поддерживает Лена Колесова. — Одуреть можно, а мы жить здесь вынуждены! И только одна бригада, а ведь было три таких! И в каждой то же самое! Несколько месяцев назад наложил на себя руки девятилетний мальчик! Потому что погиб его олень. А сколько детей без родителей. И у меня тоже. Вот почему я в таком отчаянии, потому что грядет неизбежное, а у меня ничего нет.

— Да Бог с тобой, Лена, тебе ведь всего 50 лет.

— Только чувствую я, что здоровье на исходе. Боюсь я.

Потому что Алине только 12, а Сашке 15, вдобавок с этим русским водится. Потому что Вовка и Ростик целыми днями сидят на корточках у печки, курят и дым пускают. Потом до утра в телевизор таращатся, спят до полудня, а как кончатся дрова, начинают думать, где взять две тысячи рублей, потому что столько стоит самосвал пиломатериалов, хотя прямо здесь, за их забором, весеннее половодье выбросило на берег миллионы мощных прекрасных стволов. Только распилить и наколоть.

Они предпочитают купить у приятеля старого пса, которого на лесоповале у корейцев обменяют (а для корейцев это лакомство) на готовые дрова. Только надо нанять грузовик и проехать 50 км в тайгу. Долго подсчитывали, и в конце концов вышло, что овчинка выделки не стоит. Денег уйдет пусть и меньше, но потеряют целый день.

Парни — родные братья, одному 26, другому 24. У Лены они вот уже 20 лет, девочки — 11 лет. Все рождены вне брака тремя сестрами Лены, которые пили, бросили потомство и потащились в мир за мужиками. Сашина мать уже умерла. Напилась и заснула на улице. Дома еще одна девочка была, да Лена уже выдала ее замуж.

— А их отцы? — спрашиваю я ее.

— Нет у них отцов. Да у эвенков вообще не у многих они есть. Не доживают. А мать Алины — моя самая любимая сестра, Лиля. Ей было 5 лет, мне 18, когда умерла наша мама. Плохо я ее воспитала, надо было пороть, в строгости держать, чтобы она по мужикам не бегала, да у меня уже было своих двое и работа. Теперь звонят мне из больницы, чтобы я и Леночку взяла, дочку моего сына Славы, потому что ее мать снова запила. Ну возьму я, а поднять не подниму: слишком старая я, а Сашка слишком молодая.

— Так что теперь с ней?

— Направят в детский дом, в город.

Разве что возьмет ее к себе Рима Сальникова, прачка из больницы, первая жена Славы, от которого у нее девятилетний сын Виктор.

— Как же ты хочешь воспитывать ее ребенка? — спрашиваю Риму. — Ведь она увела у тебя мужа!

— Это ничего, — шепчет Рима. — У самой у меня детей уже не будет, а так были бы братик с сестричкой. Отец–то один. Три года прожила я со Славой и ушла. Уезжал в тайгу, пропадал на три–четыре месяца, потом возвращался и пил без продыху. Начал с четырнадцати лет.

— В вашем доме пил?

— Ты что?! Куда–то уходил. А как напьется, шел спать к матери. Возвращался, когда трезвел. И тогда начиналось самое плохое. Белая горячка. Она приходит потом. Что–то ему начинает видеться, что–то слышаться… Когда–то страшно болела голова. И ему что–то прошептало на ухо: «Возьми ружье и сделай себе дырку в голове, через которую и вылетит боль». Я успела ухватить винтовку в последнее мгновенье. Или еще один голос говорит Славе: «Выйди из дома и беги, беги, беги…» И тогда он мчался и стрелял в животных, которых не было. Чертей видел. Отца давно умершего видел.

— А разве можно с таким разговаривать?

— Можно. Человек–то сам трезвый, вроде как нормальный, только глаза у него странные, мертвые. Взгляд бессмысленный. Зрачки такие большие, расширенные, даже когда выходит из темноты на свет, на снег. Разбудит меня посреди ночи, сядет к печке и просит, чтобы я с ним поговорила, чтобы не слышал он гномиков, маленьких злых человечков, которые рассказывают ему страшные вещи. Потом, когда у него стало проходить, смеялся над этим, но я‑то знаю, что он со страху умирал. Я тоже.