Евгений Гропянов - В Камчатку

К моменту нападения на Василия Шелковникова его воинские ряды удвоились. Но все же Гирев побаивался. Он сумел уговорить соседнего тойона. Тот согласился и, зная, что добыча будет делиться на каждого воина, предложил усилить объединенный отряд воинами еще одного тойона, своего друга. Гирев попытался убедить, что их воинов вполне достаточно, лишние только помешают. Сосед насупился, разговаривать отказался, и Гирев почувствовал, что может потерять союзника.

Отряд Шелковникова был истреблен почти весь. Добыча разделена. Сосед под предлогом, что охота запущена, увел своих воинов, за ним последовали и воины его друга. И тут Гирев понял, что его бросили одного: ведь кому-то придется отвечать за погибель казаков, и отвечать будет он. Сосед вышлет на реку Уйкоаль лазутчиков, и те расскажут камчадалам, кто вершил расправу над отрядом. Камчадалы, начавшие свыкаться с казаками, конечно, не утерпят и выдадут: разили стрелы Гирева.

Он кинулся на Оклан-реку к казацкому острогу. Поздно. Частица отряда, упущенная из-за людской неразберихи и жадности, спряталась. «Делить, делить!» — кричал сосед, разгребая содержимое казацких мешков. «Успеем, — отговаривал Гирев. — Они залегли и выставили ружья, которые рычат, как медведи. Их боятся твои воины. Уговори их идти вперед!» — «Зачем, — говорил сосед, — мы начали, а тундра закончит». — «Ты плохо их знаешь: они хитры, как волки». Сосед счастливо смеялся — какое богатство в его руках — и не слушал Гирева.

Теперь Гирев побаивался выставлять перед казаками своих воинов, хотя за отрядом Василия Колесова следил неотступно. Он ждал момента. Он рассчитывал, что казаки на миг зазеваются, утратят осторожность, и тут-то он нм покажет, как надо пользоваться промашкой: налетит, сокрушит числом… Казаки будто чувствовали его, ждали. Догадываясь об этом, Гирев проводил их до Оклан-реки и остановился.

Русский острог, обнесенный забором козельчатым, с пушкой и ружьями в бойницах, принял Колесова с государевой казной.

Гирев вынужден был вернуться в свои юрты.

Война со Швецией опустошала казну Российского государства, и пополнить ее могли не только сибирские меха, но и серебряная руда, которая была в Апонии. Петр I знал, что в XVII веке голландцы вывезли из Апонии немало серебра. Это подтвердил и его друг, бургомистр голландского города Амстердама картограф Витсен. Российский государь встречался с ним в 1697 году во время путешествия по Европе. Они много говорили тогда об Америке и Апонии. Витсена, кроме того, очень интересовала Тартария (Сибирь), и Петр I обещал присылать Витсену карты сибирских земель.

Якутские воеводы Арсеньевы, подыскивая, кто бы мог лучше других управлять Камчаткой и найти тот самый таинственный путь в Апонию, который до сих пор никому не удавалось нащупать, вспомнили об Атласове. Да и как было не вспомнить, когда кипа бумаг, накопленная за несколько лет по следствию над Атласовым, наконец-то пополнилась последним листом, и теперь, если все дело перечитать, можно определенно сказать: невиновен Атласов в пограблении дощаника московского купца Логина Добрынина, зря сидел он за караулом. Чист, выходит, Володимир Атласов, казачий голова. Конечно, власть Атласов превысил: думал, что слово Сибирского приказа перешибет закон. Однако тот же приказ и отдал распоряжение о розыске самовольного казачьего головы. А слово дьяка Сибирского приказа Андрея Виниуса состояло в том, что Атласов мог в Сибири взять себе и новоприбывшим казакам различных товаров на сто рублей. Тут как раз на Ангаре и подвернулся дощаник без хозяина (Логин Добрынин умер в пути). На дощаник Атласов и наложил руку, но затем предупредительно в записной книге означил, кому и каких товаров было роздано. Не будь записной книги, не выбраться ему из колодок. (Впрочем, сам Андрей Виниус за стяжательство вскоре был выгнан Петром I из кресла правителя Сибирского приказа, вдобавок и оштрафован.)

И вот теперь, после освобождения Атласов присматривал в лавках товар, который можно будет обменять в камчатских острожках: ткани, бисер, топоры, ножи…

— Вернусь, — говорил он Трегубину, — подбери к тому времени своего верного человека, готовь с ним товар. В Камчатке первый торговый человек будешь.

— Давно присматриваюсь, Владимир Владимирович, — отвечал Трегубин, довольный, что сам Атласов пожаловал в его лавку. — Торговлишку надо расширять. Неспокойно только в тех местах…

— А я на что… Со мной не пропадешь. Дай срок, Трегубин, на тракте в Камчатку такую торговлю развернешь, озолотишься… А сам пойдешь — кто защитит…

— Верно, — поддакнул Трегубин.

— Где Васька твой? — поинтересовался Атласов.

— Под лошадь попал, — притворно-жалостливо вздохнул Трегубин.

— А это кто сидит?

— Приблудный… Несколько дней назад объявился. Посидит, грошик выпросит и уходит. Тихий…

— Ладно… Запомни, что сказал, и не болтай. Дело прибыльное, коль под моей охраной.

Атласов отошел от лавки на несколько шагов и услышал: «Атаман!» Обернулся. Перед ним стоял приблудный, в рубище, страшно худой. Пепельные волосы, схваченные на лбу бечевкой, спадали на плечи.

— Тебе чего? — недовольно спросил Атласов.

Приблудный, мелко перебирая пальцами, прикрыл рваной рубахой костлявую грудь.

— Не узнаешь? — дрожащим голосом произнес он.

Атласов, стараясь уловить знакомое, взглядом скользнул по изможденному загорелому телу: сквозь рубище чернели застарелые язвы. Хотел спросить неуверенно: «Худяк?», но отогнал — не он, чужой… Бродяга…

— Пошел вон! — Атласов недоволен: задержал нищий.

Человек покорно отступил, и руки, недоумевая, повисли, и он сгорбился, пряча глаза, наполненные слезами.

— Как зовут? — замявшись, спросил Атласов, желая поскорее отделаться от ненужного.

— Худяк…

Атласова будто обдали кипятком.

— Петька!? — вскрикнул он помимо своей воли.

Из лавки — испуганный — Трегубин:

— Кто? Кого?

Он увидел: медленно, с опаской, будто крадучись, Атласов приблизился к приблудному и протянул руку к его лицу — погладил, ощупывая, едва прикасаясь пальцами, и тот, всхлипнув, опустился на колени, будто сломался, и голова безвольно повисла на грудь, опечаленная. Атласов положил руки на его плечи и глядел затуманенно в сторону Трегубина, и не видел его, ибо плакал. Потом помог подняться и, придерживая, повел в свою избу, где хлопотливая Степанида давно приготовила кислые щи с гречневой кашей и кувшин острого кваса.

И не мог понять Трегубин, какое родство может связывать казачьего голову Атласова с оборванцем, которого он, Трегубин, едва не спровадил в казенку; и вспомнив, какие обиды он чинил проклятому нищему, похолодел и кинулся готовить товар для Атласова, причем самый лучший.