Вильям Козлов - Поцелуй сатаны

У него, Михаила Федоровича, совесть чиста: он, как и многие партийные работники, не знал о злоупотреблениях Рашидова, Кунаева, Алиева, Щелокова, Чурбанова и многих-многих других высокопоставленных деятелей. Таков был мир, в котором он и ему подобные вращались. Их одного за другим вытаскивают за ушко да на солнышко! Газетчики, будто с цепи сорвались, так и вынюхивают запах падали… А раньше горой были за тех, кого нынче так яростно разоблачают!

Сейчас дико было бы видеть, как первый секретарь обкома на черном ЗИЛе с эскортом мотоциклистов едет из Смольного домой на Кировский проспект отдохнуть, а на всем пути его следования офицеры ГАИ останавливают транспорт, теснят его к тротуарам, где глазеют на эту блажь тысячи ленинградцев. Высокопоставленному ленинградскому деятелю из Смольного показалось, что юные девичьи лица регулировщиц более благотворно будут действовать на его аппетит, и вот на перекрестках его маршрута появились молоденькие симпатичные девушки-регулировщицы. Они лихо выскакивали из своих стеклянных будок и отдавали честь надменному партийному вельможе…

Осуждал ли он, Лапин, это? Нет, не осуждал, наоборот, мечтал о том времени, когда сам вот так будет проезжать по улицам Ленинграда на комфортабельном черном ЗИЛе в сопровождении эскорта, а миловидные девушки из ГАИ будут ему козырять… Так же думали и его близкие знакомые, которые, разогревшись в саунах и накачавшись пивом и добрым коньячком, не стеснялись вслух высказывать и свои сокровенные мысли. Существующий порядок устраивал партийных работников, потому что он был нацелен главным образом лишь на их благополучие. А когда именно произошло отделение партийного аппарата от народа — это пусть высчитывают экономисты и историки. Он, Лапин, пришел в райком, когда все это уже было, вошло в кровь и плоть партийного работника.

Интеллигенция тоже хороша! Сколько приглашений он и жена получали от архитекторов, видных артистов, писателей, композиторов, художников. Каждому было лестно встретить у себя дома крупного партийного работника. Встретить и на славу угостить. Иные этим и удовлетворялись, мол, у меня был в гостях сам первый секретарь райкома, а другие — понахальнее — напоминали о себе, звонили, пытались что-то выгадать для себя, будь это открытие персональной выставки или поездка за рубеж… Кто ему нравился, помогал, проталкивал… У него дома на Суворовском висит с десяток картин ленинградских художников, две даже пристроены в туалете… А сколько стоит на полках непрочитанных книг с дарственными надписями! Дорогому и любимому… А сейчас тоже при случае в печати или по телевидению поносят партаппаратчиков! Быстро же забыли про свое собственное угодничество, подхалимаж, славословия! Как его, Лапина, обхаживал один известный поэт, намекнул про юбилей, к которому хорошо бы орденок получить. И ведь после нескольких встреч за столом помог ему, получил «Трудовика» поэт, а недавно его же, Лапина, обозвал зажравшимся чинушей в литературной передаче… Достойны ли были званий и премий знакомые деятели культуры, об этом как-то в те годы, да, пожалуй, и сейчас, особенно не задумывались. До сих пор государственные премии получают никому не известные литераторы. Кто-то же их двигает, протаскивает в комитетах? А читатели опять в стороне… Никто с их мнением не считается. Награждения, премии — все это решается, как и раньше, в кабинетах у высокого начальства.

Жена не раз говорила, что не пора ли ему, Лапину, уйти из райкома? Главное — сделать это вовремя, пока еще есть сила и влияние, подыскать себе другую работу с соответствующим окладом. Подобные настроения появились у многих, даже у инструкторов. Слыханное ли дело! На съезд народных депутатов приехали люди, про которых они, партработники, даже не слышали! И теперь, как и все рядовые граждане, не выбранные депутатами партийные работники слушают дебаты на съезде по радио и телевидению. В том числе и секретари обкома КПСС!

— Миша-а, обедать! — донесся до него звучный голос жены. А вскоре она в купальнике появилась перед ним. Мила немного загорела, бедра у нее полные, большая рыхлая грудь вываливается из бюстгальтера, белый живот с двумя глубокими складками отвисает, но все равно жена еще выглядит соблазнительной. Зря она лицо подставляет солнцу, сразу бледно высветились морщинки у глаз и на шее. — Огонек читаешь? Что там сенсационного? Опять кого-нибудь из Политбюро лягнули? У этого Коротича прямо-таки собачий нюх на жареное.

Михаил Федорович обхватил жену за талию, привлек к себе. От ее рук пахло луком, зато от изжелта-белых волос исходил запах хороших духов.

— Что у нас, птичка, на обед? — поинтересовался он. Иногда он ее так называл, хотя с птичкой рослую, дородную жену уж никак нельзя было сравнить. Разве что с курицей или индюшкой.

— Куриный суп и твои любимые котлеты… — Людмила Юрьевна, бросив взгляд в сторону шоссе, немного отстранилась, — Насмотрелся в журналах на хорошеньких женщин?

— Я тебя ни на кого не променяю, — проникновенно сказал Михаил Федорович, — А в журнале я наткнулся не на хорошеньких женщин, Милочка, а на самого себя… Вон, посмотри на этого типа! Похож?

Жена нагнулась за журналом, а он, не удержавшись, легонько шлепнул ее по пышному лоснящемуся заду.

— Ты у меня симпатичный… — разглядывая карикатуру, произнесла Мила. — А это какой-то носатый уродина! И чего он выставился на портрет Брежнева? Их, по-моему, давно отовсюду убрали.

Мила никогда не отличалась абстрактным мышлением, да и с юмором у нее было туговато, но зато было немало других достоинств, которые высоко ценил Михаил Федорович…

— После обеда… отдохнем? — ласково глядя на жену, спросил он.

— Я рада, что солнце, пляж так на тебя возбуждающе действуют, — улыбнулась Мила — Да, Миша, я написала Никите, ты тоже хоть немножко в конце припиши… Как я рада, что он вроде бы взялся за ум! Какой все же молодец Леша Прыгунов! И как он сумел нашего беспутного Никитку оторвать от этой гнусной компании? Если бы не он, я даже не знаю, чем бы все это кончилось…

— Только ли он? — усмехнулся Михаил Федорович — Мне тоже пришлось побывать у начальника управления… Слава богу, я его знаю десять лет.

— Старые связи обрываются, — вздохнула жена. — Новые люди приходят… Думают, сделают революцию, а не пройдет и года, как так же будут ловчить, приспосабливаться, угождать…

— Ты у меня умница!

— Леша звонил начальнику экспедиции, тот пока доволен Никитой.

— Ладно, напишу, — поднялся с шезлонга Лапин — Только вряд ли он обрадуется: последние годы мы как-то отдалились с ним друг от друга.

— Кто в этом виноват? — укоризненно посмотрела на него Мила.

— А кто виноват, что я прохлаждаюсь тут, вместо того, чтобы присутствовать на очередном съезде народных депутатов? — угрюмо обронил Михаил Федорович. — Кто виноват, что я сижу не в Смольном на удобном кресле, а вьюном верчусь в райкоме на горячей сковородке? Кто виноват, что наши знакомые именитые артисты, писатели, художники не звонят больше и не приглашают к себе на вечеринки? «Народ все помнит, народ скажет свое слово»… — в голосе Лапина прозвучали насмешливые нотки — Чего же тогда народ выбрал депутатами и тех, кто пресмыкался перед партийными и советскими руководителями, заглядывал им в рот, выпрашивая подачки?! Проглядел? Или народ опять околпачили? Раньше народ слушал одни песни, а теперь, развесив уши, слушает другие?..