Олег Губанов - Личное оружие

Пришел мотовоз с платформой бутового камня. Мастер Рогов, опухший до синевы, небритый, поцарапанный, приказал нам «выгребаться», потому что железнодорожники дали полчаса на выгрузку.

Нехотя вышли из тепла на холодный ветер, обсыпали платформу с камнем, сбрасывали его прямо под откос за нашим котлованом. Работали почти молча, торопились, камни беспрерывно клацали друг о друга внизу. Рогов торопил, то и дело поглядывал на часы.

По соседнему пути проходили грузовые и пассажирские поезда, но мне уж неохота было оборачиваться к ним, провожать взглядом. Поезд рядом — обыкновенное дело. Зато сегодня с утра бессчетное множество раз я оставлял работу в котловане, когда вдруг над головой прокатывался очередной состав, сотрясая почву под ногами, осыпая ее со стен ямы, посевая на спину щебенку, песок, взметая между шпалами снежный прах.

— Привыкнешь! — орал мне в лицо Колька Кустов, щуплый паренек с красивым румяным лицом, в роскошной беличьей шапке. — Я попервости от всякого поезда вообще убегал на другой край котлована, — смеялся он и пояснял серьезно: — Нервы, видать, не выдерживали…

При чем тут нервы? Просто одно дело, когда над твоей головой летит птица или самолет, а другое — поезд!

— Люда, не поднимай крупные камни, оставляй мне, ведь я как-никак мужчина, — шепчу ей, когда, нагнувшись, мы оказываемся лицом к лицу. Но она смотрит на меня с гневным прищуром, нарочито быстро швыряет подальше несколько самых увесистых булыжин, что ей на глаза попались. С победным, неприступным видом на четвереньках карабкается по буту подальше от меня — туда, где работают Гамов, Комаров Тимоха и еще несколько незнакомых мне мужиков. За щелчками сбрасываемых камней я все равно улавливаю ее оживленный говор, смех, кажется, что и камни полетели гуще с той стороны платформы…

Супруги Кустовы, между прочим, сегодня и ехали на мотовозе, и работали, и обедали, стараясь держаться друг от друга подальше. Когда двое очень стараются сохранять дистанцию и показать отчужденность, это сразу всем заметно, вызывает смешки, пересуды.

Несколько раз Галя Кустова с преувеличенной громкостью выругалась. Кажется, из-за этого они с Николаем и поссорились. Ей-богу, я парня готов понять: очень это дико, когда из уст молоденькой, симпатичной девушки вдруг вырывается нецензурщина. Без внутреннего ожесточения, без определенной моральной расхристанности, у Гали брань звучит особенно цинично, нелепо, стыдно. Она сразу и привлекательность свою теряет, и женскую загадочность, вообще весь тот хороший резерв, который мы предполагаем и домысливаем в незнакомом человеке, когда он молчит. Бравада это, конечно, и больше ничего, но и бравировать с таким для себя ущербом стоит ли, как она не понимает-то!..

Прошла неделя. Впервые в жизни работа перебрала меня всего по косточкам с головы до пят. Я свое тело так и чувствовал — состоящее из ноющих, саднящих, разламывающихся от тупой боли суставов, мышц и жил. Я не успевал выспаться, набраться к утру сил, мозоли на руках были сплошь, а то и по второму-третьему разу возникали на месте лопнувших и кровоточащих. Взять горстью купленные на базарчике семечки я не мог, а ложку за ужином держал только большим и указательным пальцами. Утром в черенок лопаты я впивался скрипя зубами и с таким же трудом отпускал его во время обеда или в конце работы.

Чему я научился? Швырять лопатой грунт за спину чуть ли не на трехметровую высоту, подкидывать его вперед метров на семь для последующей перекидки к бадье, научился попадать кувалдой по клину при удалении встретившейся в котловане скалы, катать тачку с землей и камнями по хлипким, узеньким доскам, орудовать киркой и ломом, ходить с носилками.

Что узнал? Табельщица Нина Петровна сейчас сожительница нашего нынешнего бригадира Гамова, но ребенок у нее будто от Сенокосова!

Игорь Шмелев — кучка нелепых, совершенно необъяснимых для его лет наклонностей, которых он, подозреваю, нахватался, как собака блох, от соседства тут с некоторыми совершенно определенными личностями. После получения аванса мы с ним в складчину купили продукты — сахар, масло, консервы, чай, взяли на пристанционном базарчике ведро картошки. На первый совместный ужин припасли бутылку вина. С нее все и пошло, наверное. Утром мой Горь наотрез отказался вставать на работу. Кроме него в комнате остался и Бочонок (тот, для кого Нина Петровна в день моего приезда прикупила карту), это он Шмелеву накануне вечером налил почти полный стакан водки. Предлагал и мне, но я отказался и ушел спать, предоставив Игорю уже на пару с Бочонком доканчивать ужин и убирать посуду. Вообще же наутро на мотовозе отсутствовала почти треть бригады и сам Гамов — слышно, что он вчера дебоширил дома. Ладно, думаю, пусть Горю зарплаты будет меньше, не нянькой же к нему я нанялся.

Когда вернулись с работы, я нашел Шмелева опять пьяным в дым, а из наших продуктов исчезло сливочное масло, сахар, консервы. Бочонок пояснил мне, что Горь продал все старушкам на базаре, деньги обратил в вино. Мне такая «кооперация» без надобности.

— Ну, и что ты думаешь? — спросил я на следующий день Шмелева.

— Ты извини, но как-то так получилось…

— Тебя что, мать уронила в детстве, у тебя провалы совести, а может, ты алкаш?

— Скажешь тоже! Ей-богу, просто ничего не соображал.

— Не соображал бы, так на деньги за сахар купил бы ведро соли, скажем, а не вино. Соображал, значит.

— Не, ну серьезно…

— Ладно. Что есть, то доедим вместе, а там — извини уж. И больше со мной не затоваривай ни о чем. Ты мне не интересен…

Интересное заключение: оказывается, просто наличие денег резко меняет иных людей, обнажает их пороки, обесценивает все ими раньше сказанное.

Помню, в день выплаты аванса нас с работы привезли ровно в пять часов вечера. Переоделись, у кого было во что переодеться, почистили свою робу, у кого не было сменки, пошли в большую пустовавшую комнату в доме, где жили Гамов с Ниной Петровной. Там уже, из той второй бригады женатики в приличных костюмах скучковались вокруг своего звеньевого, седовласого, широкоплечего мужика, фамилия его была Виноградов. А рабочие называли его попросту Кузя.

Началось профсоюзно-производственное собрание. Приехавший представитель администрации открыл собрание, потом выступили Гамов, Нина Петровна. Государственный план, рабочая честь, дисциплина, спаянность коллектива, воодушевление, трудовой энтузиазм… Честно говоря, мне делалось как-то неуютно, оттого что такие слова говорятся Гамовым, что-то похожее я чувствовал, когда Галя Кустова пачкала свои губы ругательствами. И воспринимались-то эти речи с прилежным вниманием, оказывается, только теми из наших бригадников, кому они, как говорится, были до лампочки, — Кузины мужички в это время переглядывались, сдерживали улыбки, звеньевому приходилось шикать на них.