Д. Савельев - Медитатор [сборник рассказов]

— Люся, ты где? Мне тут пришла в голову одна интересная идея.

Люся куда–то ушла.

— Ты извини, что я к тебе опять обращаюсь… Дело в том, что мне с тобой как–то уютно. Когда я знаю, что ты есть. Это не важно, что сейчас ты вся ушла… Ну так вот. Как любой интеллектуальный человек, я люблю решать всякие головоломки. А вот одну никак не могу решить, вот уже все тридцать лет своей жизни. Люся, ты слушаешь?

Люся где–то существовала, и, конечно, не могла не слушать.

— Это, скорее, даже уравнение. В нём есть одна постоянная — смерть. Всё остальное — переменные. Самое неприятное, что их абсолютно неясное количество. Может, бесконечно много. Вот так. Я не могу ухватиться за постоянную, поскольку не знаю, что окажется под иксами и игреками — там могут быть такие значения, что и думать страшно. И не могу вычислить ни одну из переменных, по определению. Что мне делать, Люся?

Уж кто, кто, а Люся–то прекрасно знала, что делать. Но передать не могла.

— Поэтому я и обратился опять к тебе, Люся. Поэтому я всё время возвращаюсь к тебе, потому что ты знаешь. Но ты не хочешь меня одарить пониманием во времени. Это нехорошо, это даже подло, Люся. Ты меня озаряешь на мгновения, но они слишком моментальны, чтобы я мог запомнить эти озарения.

Люся знала, что умеет озарять, но говорить она не умела. Пока.

— Люся, знаешь, я живу бесконечно долго. Я буду жить всю жизнь, ведь жизнь бесконечна. Но я не могу понять, почему я должен жрать эту бесконечность…

Она–то понимала, зачем я должен её жрать…

Мои друзья считали, что Люся — это галлюциноген, а конкретно — ЛСД. Но я знаю точно, что Люся — не галлюциноген. Люся — она также и не кошка, и уж тем более — не собака. Дело в том, что я сам не знаю, кто такая Люся. Может, это моя душа? Тогда всё это очень странно: моё собственное тело разговаривает с моей душой?

А, может, Люся — пришелец из другого мира?

Я живу в маленькой квартирке на Новом Арбате. Вечерами я выхожу погулять по центру и наблюдаю за яркими неоновыми вывесками вокруг. Вокруг тьма всяких разных магазинов, в них всегда толпится куча народу. Я иду, и люди почему–то шарахаются от меня. Может, думают, что я пьяный? Или у меня от общения с Люсей неземной вид?

Сегодня я сильно задумался и обнаружил, что вокруг меня сгустился туман. Не стало видно ни фар от сверкающих и заляпанных грязью автомобилей, ни вывесок с зовущими надписями, ни ярко накрашенных московских женщин, большинство из которых являются москвичками только условно. Настоящие москвички настолько устали от выхлопных газов, что предпочитают переживать мерзкое время в навороченных подмосковных особняках. Вот когда высыплет снежок, и половина машин не заведётся, они вернутся из особняков и будут кидаться друг в друга снежками и судачить, укутавшись в свои дорогие шубы о своих мужьях и любовниках.

Хорошо, что я надел сегодня высокие резиновые сапоги, а то совсем бы промочил ноги. Скоро я шёл уже по какому–то болоту, хлюпая по щиколотку в мутной воде с опавшими листьями. Не видно было ни черта, даже пальцев на вытянутой руке. Скоро сумерки сменила ночь, и туман стал рассеиваться. Где–то вдалеке горели костры, а вокруг обнаружилось многоголосое кваканье лягушек. Тут я увидел цаплю.

Я почему–то сразу понял, что цапля говорящая. Я вообще думал, что цапли ночью спят, а эта не только не спала, но и с аппетитом отлавливала не спящих лягушек. Я спросил её:

— Цапля, как мне вернуться домой, в свой мир? — В этот момент я как–то совершенно забыл о Люсе.

— Ха–ха–ха! — сказала цапля, лопая очередную извивающуюся лягушку. — Он думает, что это — не его мир!

— А что в этом особенного? Я гулял по своему Арбату, беседовал с Люсей и вдруг попал сюда…

При упоминании о Люсе цапля насторожилась.

— Так ты — нарик? — спросила она. — Что–то вас полно к нам последнее время попадает!

Я устал отвечать на дурацкие вопросы. И она туда же!

— Нет, цапля. Я никогда в своей жизни не пробовал ни одной марки ЛСД, ни даже полмарочки, ни четвертинушки. Я и ни разу не принимал никаких других галлюциногенов. Самый страшный наркотик, который я пробовал — это обычная водка, да и то это было давно, и меня вырвало.

Цапля успокоилась и схватила следующую лягушку.

— Так что ты тогда волнуешься? Это прекрасный мир, здесь полно лягушек, а о жабах я и не говорю! Оглянись вокруг! Если уж тебя занесло сюда, то наслаждайся жизнью!

— Нет, цапля, ты не понимаешь…

Тут она меня перебила.

— Между прочим, у меня тоже есть имя! — сказала она обидчиво. — Меня зовут Дездемона, прямо как у Шекспира!

Она явно имела смутное представление о произведениях Шекспира, иначе так не гордилась бы своим именем.

— Да, Дездемона, ты не понимаешь…

Но она опять перебила.

— А тебя как зовут? …Мальчик? — добавила она, кокетливо поведя головкой. Из её рта свисала рефлекторно сокращающаяся лягушачья лапка.

— Отелло, — сказал я. — Пойми, цапля, я нагулялся, замёрз и хочу домой. Люся мне явно не помощница, и в вашем мире мне делать нечего, сколь бы он не был прекрасным. Каждому дан свой мир, и главное я понятия не имею, как оказался в вашем. Помоги мне!

— А откуда ты знаешь, что он был? — спросила цапля. Я подумал, а действительно, откуда я знаю?

— Но я же всё помню: Москву, свою улицу, подъезд с бомжом…

— Ха–ха–ха! — сказала цапля. — Память! Если ты не обманываешь, и ты на самом деле — не нарик, то… Тебе просто приснился дурной сон про какой–то другой мир! Спроси хотя бы свою Люсю! — И она вздохнула от радости, что так хорошо всё объяснила. — Иди домой и хорошенько выспись, чтобы приснился хороший сон!

— Хорошо, пускай так, но где тогда мой дом?

— Ты у меня спрашиваешь?! — возопила Дездемона, хватая новую лягушку. — Похоже, ты всё–таки, нарик! Тебе лучше знать, где твой дом!

— А где твой дом? — спросил я, чтобы хоть как–то разрядить ситуацию. Я совсем замёрз и уже в который раз зябко ёжился.

— Как где? — Дездемона была возмущена. — Мой дом здесь, на болоте! Разве цапля с таким именем может жить в плохом месте? Посмотри, как вокруг чудесно!

Я так устал, и мне надоел ночной разговор. Я не понимал сплю ли я, или, как говорила цапля, на самом деле только что проснулся. От Люси не было не то, что прозрений, а вообще ни слуху, ни духу. Как всегда, она оставила меня в самый неподходящий момент.

— Скажи, милая Дездемона! — обратился я к отвернувшейся и на что–то обидевшейся птице. — А кто живёт возле тех костров?

Она неожиданно смягчилась.

— Да я не знаю! — сказала она. — Хочешь, сходи посмотри! Но если ты и правда не наркоман, можешь оставаться у меня на ночь. — Она кокетливо повела головкой, которая была и в самом деле недурна. — Я — свободная птица и умею прекрасно готовить яичницу! Вот только наркоманов я не люблю! Они вечно несут какой–то бред…