Всеволод Фабричный - Эскапизм

9) Женщину, напоминающую умершую ведьму из русско–народной сказки. Она ничего не говорила, а только хихикала и дергалась. Будучи проституткой, она была одета достаточно модно и крикливо, но это уже не помогало.

10) Молодую мать–подростка с новорожденным ребенком, которого она привязала с своей груди для жалости. Сидящие рядом розовощекие, укуренные панки сразу же пристали к ней с вопросами про имя грудничка и поздравили ее с удачными родами.

11) Самого cебя. Жадно всматривающегося в каждое лицо и сразу же отводящего глаза, когда на него смотрели в ответ. Для убедительности он не надел свою вставную челюсть и рот его запал, состарив Севу на 10 лет. Оделся он во все черное, чтобы подчеркнуть свой траур по хорошим временам.

* Наталью Юрьевну Глотову переехал грузовик «Молоко». Но не убил. За день до катастрофы она видела сон. Во сне этом стая ворон застучала крыльями и клювами в застекленный балкон. Наталья выскочила туда, чтобы прогнать их (она жила на втором этаже) и увидела, что на под домом на земле возле лавки полулежит собака без шерсти и смотрит на нее снизу. Глаза у собаки были точь–в–точь как у покойной матери Глотовой.

* Светлана Георгиевна Липак каждый вечер, перед тем как лечь спать, подходит к клетке со своей ручной крысой, снимает крышку, нагибается и прижимается щекой и носом к теплой, немножко горбатой крысиной спине. Спина пахнет виноградной эссенцией.

* Борис Ильич Горский вступил в небольшое, свежее и немного наивное националистически–оккультное общество Ursus Arctos. Точнее — его туда затянули друзья. Первое собрание. Думали, думали и наконец придумали, что нужно кого–то сильно побить, чтобы закалить сталь своих молодых сердец. Вечером, под покровом тьмы и метели, пятеро товарищей прокрались на станцию электрички. На дальней лавке, почти у конца платформы, пригорюнившись, сидел пьяница среднего возраста. Друзья сломали ему обе руки (двое держали, один прыгал) и отбили и так барахлящую почку. Пошли по домам. В этот же вечер за ними пришли. Тайное на удивление стало явным. Когда Борю выводили из квартиры — ему на секунду показалось, что он раздвоился. Один (виноватый) до сих пор энергично пинал ботинком извивающуюся плоть, а другой (невиновный) фиксировал взгляд на голубой отцовской куртке на вешалке и не мог представить, что все так внезапно обрушилось и оборвалось, и ничего больше не будет «как раньше». Боря отсидел полтора года и когда вернулся — действительно уже ничего прежнего не увидел и не почувствовал.

О последнем человеке, которого я увижу в парке — я хочу рассказать особо. Его зовут Сергей Егорович Слыханов. Под пальто у него свитер. Под свитером рубашка, под рубашкой майка, а под майкой голое тело и руки на одной из которых пухлеют царапины. Если приблизиться и как следует рассмотреть их — царапины будут образовывать надпись. Сергей сделал все это обычным гвоздем. Надпись гласит: КОЛЬЧАТЫЙ ПАПА.

Месяц назад у Сергея Слыханова умерла мать. Умерла она внезапно и очень тихо, никого не обременив. Так умирают волнистые попугайчики. Сидит себе на жердочке и говорит чего–то, а через секунду — брык! И лежит лапками кверху.

Сергей стал жить с отцом. Когда оба вернулись с похорон — квартира казалась пустой и какой–то…замедленной. Время ползло вполсилы. Лампочки горели неестественным, чужим огнем. Было совершенно нечего делать. Пропал стимул к любым действиям. Отец, подвывая от утраты, заперся в ванной комнате и скоро затих, а Сергей лег на кровать и лежал на ней сорок минут, думая, как пережить говно завтрашнего дня, за которым придет послезавтрашний.

Прошла неделя. Растения в доме (папоротник, бегония, пальма) заросли липучей паутиной. Белье в тазу нещадно копилось. Пол на кухне стал жирным и скользким. Казалось, что в любую секунду из углов и щелей полезут мохнатые гусеницы. В комнате у Сергея стало все чаще и чаще пахнуть перегаром и появились странные предметы, от которых нельзя было ждать нечего хорошего.

Отец по вечерам продолжал запираться в ванной, и если в первые два дня оттуда были слышны кладбищенские вздохи и стоны, то теперь не доносилось ни звука. Отец просиживал взаперти до двух часов и более. На работу он больше не ходил. С Сергеем почти не разговаривал и только ранними утрами иногда светлел умом и, раздражающе кашляя, почитывал книгу о вкладах индейцев в мировую цивилизацию.

Сергей иногда выходил на улицу, чтобы купить вина (он кое–что безжалостно продал и у него теперь водились мелкие деньги), но для него и это было пыткой, потому что он не мог смотреть на людей без сотрясающего череп внутреннего гнева. Он решил вообще больше ни с кем не говорить, и, когда покупал вино, молча показывал на нужную бутылку, навлекая на себя злобу продавцов.

Он понял, что словесный контакт гораздо невыносимее физического, и гораздо легче кого–то изо всех сил ударить, чем в течение десяти минут сражаться словами. Он, можно сказать, провалился назад в доисторическую фазу, когда действия занимали место еще неразвившегося языка. Несколько раз у него случились уличные столкновения. Его теперешний слегка безумный взгляд приковывал взгляды других безумцев, и те начинали не на шутку волноваться и переживать за свое мужество. Обычно Сергей бил противника в подбородок и потом изо всех сил бежал прочь.

Прошло еще две недели. Квартира потихоньку превращалось в питомник и курятник. Всем было на все наплевать, и нигилизм словно угарный газ был невидим и неосязаем, но травил на все сто.

Отец запирался в ванной комнате все чаще. Сходить в туалет стало серьезной проблемой. Иногда было слышно журчание воды, но так как отец все время издавал запах лесного вепря — было ясно, что он не моется.

Сергей уже много раз спрашивал его, что он там делает и почему так подолгу, но никакого вразумительного ответа не получил. Мало помалу тайна ванной комнаты стала не давать ему покоя. Плюс к этому появилась запоздалая и весьма острая жалость к отцу, который тоже был человеком и вот так — в одиночестве — переживал свое горе. Были и минутки раздражения:

«Да что же старый подлец там делает?»

«Мемуары наверно пишет, сволочь…»

«Может, у него там резиновая женщина, и он на ней лежит?»

В конце четвертой недели Сергей не вытерпел. Он решил раскрыть эту тайну и раз и навсегда положить конец догадкам.

В шесть часов вечера в полутемной, загаженной квартире раздался щелчок закрывающейся двери в ванную комнату. Сергей подождал минут пять, затем подошел к двери и громко постучал в нее:

«Папа, выходи!».

Нет ответа.

«Папа, выходи немедленно, а то я выломаю дверь!».

Нет ответа.

Сергей изо всех сил ударил в дверь ногой. Она не поддалась. Тогда он, разбежавшись по коридору, ударился об нее всем телом. Замок сломался, и дверь распахнулась.