Всеволод Фабричный - Муравьиный лев

Моя речь:

Я полагаю, что каждого из нас (я имею ввиду молодых людей от двадцати пяти до тридцати лет) коснулась та перестроечная истерия, когда вдруг начали продавать Баунти, Твиксы, двухлитровки с Кока — Колой и сигареты LM… Мне было тогда лет двенадцать–тринадцать и сейчас — когда Марсы и Баунти уже не нужны на хуй — мне часто бывает обидно… Часть жизни была сожрана. Вот как будто взял кто–то и отожрал кусок времени. Подросток видит мир совсем еще удивительно интересным — можно, например, не спать две ночи подряд и что–то предвкушать. Много написано книг, много мест можно повидать и очень много натворить того, за что накажут, но не сильно. Мне не было ничего интересно кроме Сникерсов и жвачки Терминатор. Я трепетал и пускал слюну от импортного дерьма. Любую ром–бабу отечественной выпечки и променял бы на импортный кексик со вкусом манго. Мне на хрен не был нужен мамин борщ — я хотел Фанты, Турбы и той дрянной сухой мочи, которую можно было разводить в воде и получать бурду под название Yuppie!

За батончик Марс я мог бы убить и ограбить. При виде единственного тогда в Москве Мак — Доналдса около Пушкинской Площади я начинал говорить тонким голосом с придыханиями и почти что эякулировать.

Я собирал пустые бутылки на улице, чтобы на свои деньги купить себе маленький Сникерс. Однажды я выудил старую поллитровку Жигулевского из вонючего полувысохшего пруда. Бутылка была сплошь покрыта лягушачьей икрой. Я не выкинул ее назад и не дал головастикам окончательно развиться в своей икре — мне нужен был маленький Сникерс.

Я запоминал все дебильные рекламы по телевизору — цитировал их в засоренном мозгу. Я стоял возле ларьков — глядя на туберкулезных, зачуханных продавцов, купающихся в жевательной резинке, водке и чужеземных сигаретах и думал, что работать в таком ларьке с такими сокровищами — это счастье. Я воровал деньги в школьных раздевалках, чтобы купить сигареты Pall Mall, коктейли Водка — Лимон и Ром — Кола… Вторая половина моего детства пошла псу под хвост. И ее уже никогда не вернуть.

Еще я любил вкладыши. Боготворил эти бумажки. И как всегда — я переборщил. Дошел в своем увлечении до крайности. Воровал из дома ценные вещи (мне тогда было 10 лет) чтобы купить или обменять их на вкладыши. Потом меня дома чуть не убили. Я не буду рассказывать эту историю — очень тяжело об этом говорить. Но повторяю — чуть не убили.

Шея была в следах пальцев.

Вкладыши я покупал у маленького дегенерата по фамилии Черников. Это был крохотный, жутко неприятный мальчик. Выродок. Мутант. Лавкрафт писал о таких. Атавизмы и дегенератство. Оба родителя — алкоголики. Как хвастался Черников: «Мой папка выпивает за вечер две бутылки водки». Черникова били. Когда его били — он садился на корточки в угол и орал: «Бллляяяя! Уже заманал! Урою суку!» Я бил его тоже. Но потом перестал бить и стал покупать у него вкладыши.

Когда история моей тайной коммерческой деятельности выяснилась и дома наступила страшная экзекуция — отец мой крикнул: «Да ты бы у Черникова говно в туалете съел за эти вкладыши!»

И я, помню, стоял тогда около стола и зажженной на нем лампы и смотрел вниз. Потому что отнекиваться и отказываться было бы глупо. Съел бы. В туалете.

Вот так… Лучшая пора жизни сгорела ни за хрен собачий. И кто виноват? Мои мозги набекрень и моя неуемная страсть, или же виноваты те, кто заполонил страну всем этим импортным турецким калом и таким образом распотрошил психику таких предрасположенных «детишек» как я и сделал из мозгов лягушачью икру? Я думаю, что виноваты все.

Сегодня мечтал, чтобы по телевизору объявили: «Внимание! Внимание! Через два дня на землю упадет огромный метеорит. Это конец. Спасения нет. Делайте, что хотите, и ни о чем не думайте».

И три дня я бы делал все что хочу. А потом бы мы ВСЕ сгинули. И весь этот фарс, и смех, и сникерсы, и сожаления об утраченном… Да и все остальное. Потому что мне одному сгинуть мало. Тут все замешаны. И уж точно — свистящий с небес метеорит размером с планету Марс будет к лучшему».

И наверное… ко всему этому я бы присовокупил эпиграф к повести Д. Григоровича «Гуттаперчевый Мальчик» Он звучит так:

«…Когда я родился — я заплакал; впоследствии каждый прожитой день объяснял мне, почему я заплакал, когда родился…»

Вот так! И все тут.

Кстати — я давно уже хлебнул своей колы и работаю вовсю. Заказ почти закончен. Утром никто не разговаривает — все хмуро трудятся. Я подъезжаю к дальней стене склада: если направить мощный рентгеновский луч — за стеной будет колючая проволока, а за ней — тот заветный парк, о котором я упомянул раньше. Жаль, что на двери пожарного выхода написано: «Не открывать — включится пожарная сирена»… А то бы я мог периодически выскакивать покурить и выпить. Как отключить сирену?

Я вспоминаю, как много лет назад, весной, я напился в парке рома «Бакарди» (прозрачного) и настолько громко ревел душевные песни, что с этого самого склада (тогда тут была другая компания) ко мне в парк специально пришли люди, чтобы узнать — что происходит и почему стоит такой истошный крик. Я ничегошеньки им не ответил. Молчал и смотрел на них невидящими, красноватыми глазами. Они убрались назад. В последующие разы, я старался петь тише. Петь внутри себя. Люди не любят, когда тебе весело в одиночестве. Очень не любят. Они этого не понимают. Хотят сломать твое веселье, пока у него еще хрупкие косточки. Вот если ты дебоширишь с друзьями — тогда другое дело! Визжат девицы, матерятся и прыгают молодые люди… Посторонним это может быть неприятно — они даже могут позвонить куда следует, но все равно — это резвая молодость, это норма. У кого такого не было… А когда ты материшься и прыгаешь в одиночестве — у людей возникает автоматическая ненависть. Для них ты — неопознанный летающий объект. Они не могут понять, осмыслить тот факт, что ты в принципе можешь смеяться, находясь не в стае овец, а один.

Теперь я люблю отвечать людям то, что они хотят услышать! Я имею ввиду обыкновенных людей. Тех кто нарисован по трафарету. Раньше я противоречил и хотел сунуть всем под нос свое смурное одиночество, но теперь у меня появился новый фетиш: я часто завожу нормальные разговоры с нормальными сотрудниками и в моих разговорах неустанно признаюсь в любви к веселым компаниям, походами на хоккей и вообще на любые спортивные мероприятия, к прогулкам около побережья (и чтобы побольше народу!), к кинотеатрам и ярмаркам… Все люди соглашаются со мной. Это так здорово! Действительно — чем больше народу — тем веселей! Айда, ребята! Айда!..

Я вру, что люблю разговаривать в парикмахерских. Я вру, что у меня есть какие–то друзья с которыми я периодически хожу играть в футбол. Я вру, что долго смотрю по вечерам телевизор. Я вру, что люблю лето, солнце и пляжи. Я вру, что у меня есть сотовый телефон и что я по нему кому–то звоню. Я вру, что я против войны в Ираке и что я не сужу о человеке по цвету его кожи. Я вру, что я одобряю войну в Ираке и хочу смерти всем черножопым.