Всеволод Фабричный - Муравьиный лев

— А у тебя есть подруга?

— Ха! У меня их две!

Еб твою мать! Мне даже стало нехорошо… Лучше бросить надувать шарик сарказма…Можно порвать сосуд.

Ко мне приближается подъемник Черного Мойза. Гремит и подскакивает на неровном бетонном полу. Мойз — хороший мужик. Он здоров как динозавр, но никогда не кичится своими размерами и не задирает нос. Он носит почетное звание Главного Грузчика и Надсмотрщика. Опять же — это не ударило ему в голову, и он не портит жизнь своим подчиненным. Начальник всячески пытается унизить Мойза и показать ему, что тот получает чуть более высокую зарплату совершенно зря. Мойз родился в Африке — но он не негр. Он индус. Пятнадцать лет он жил в Лондоне и поэтому теперь говорит с британским акцентом. В Лондоне у него была лавка, в которой он и его жена торговали каким–то барахлом. Разорившись, они переехали сюда, в Канаду. Мойз — писатель. Иногда я нахожу его спрятавшимся за коробками и строчащим что–то в тетради. Он не показывает что. Наверное, дурные мемуары вроде моих. Весь склад увешен листками бумаги, на которых фломастером крупно написаны различные мудрости и крылатые выражения. От Сократа до Индиры Ганди. Однако же Мойз не подписывает внизу имя настоящего автора афоризма. Он подписывает свое.

Мойзовская рожа довольно страшна: прямые, жесткие, будто намазанные клеем волосы неумолимо торчат вверх и поэтому издалека можно запросто принять его за сумасшедшего. Он передвигается по–медвежьи, постоянно напевая что–то из индийской эстрады. Он носит военные штаны и белую майку. Он любит рассуждать о мировых конфликтах и философствовать о человеческой гармонии. Ненавидит евреев и цыган. Прямо подпрыгивает от ярости. Мойз очень ленив и постоянно пытается где–нибудь спрятаться. Силы у него хоть отбавляй, и он очень быстро разгружает грузовики, но когда ему дают задание собирать с полок заказанный людьми товар — он делает массу ошибок. Несмотря на свои пятьдесят лет, он настоящий сексуальный маньяк. Антенна его мозга почти всегда настроена на секс. Он рассказывает, что ежедневно (точнее, еженощно) умоляет свою старушку–жену вступить с ним в половой контакт, но она часто отказывает. После долгих пререканий, плюнув, она наскоро мастурбирует Мойзу, и они засыпают.

Видимо, у Мойза есть ко мне разговор: он манит меня пальцем и делает заговорщические гримасы. Мне это сразу не нравится… Я озадачен. Я уже почуял что–то недоброе…

Так оно и есть! Мойз тихо (тихохонько!) сообщает мне, что он и Секретарша (его лучшая подруга) с недавних пор заметили, что у меня явная проблема с алкоголем: от меня всегда пахнет спиртом, я качаюсь, моя речь не всегда внятна и мое лицо бледно, как рыбье брюхо (то есть примерно, как у отца Гекльберри Фина!). И потом — куда я всегда исчезаю на перерывах и в обед? Скорее всего у меня рандеву с бутылкой! Мойз и Секретарша дружески хотят предупредить меня о возможной опасности: если начальник узнает о моих ежедневных наслаждениях вином и водкой — он выгонит меня в течении пяти минут. Пока что он не знает, но запросто скоро все раскроется и тогда мне каюк. Под конец Мойз принимает внушительный, торжественный вид, поднимает палец и выдает:

— Стив, друг мой! Жизнь прекрасна и без вина! Посмотри вокруг! Оглянись! Сияет солнце, поют птицы. Все живет и радуется жизни. С сегодняшнего дня ты должен бросить это ужасное пьянство. Пей апельсиновый сок и гуляй с друзьями. И забудь о вине.

Я соглашаюсь со всем, что сказал Мойз. Он добр и прямодушен. Я ценю это. Но есть одно «но» — старый, добрый Мойз никогда не будет психологом… Тем не менее — я торжественно обещаю бросить пить прямо сегодня. Дрожащим голосом я шепчу ему о том, что этот кошмар затянулся и что я хочу вернуться к солнцу, к свету и здоровому образу жизни. Я вспоминаю какой–то трагический жест из дешевого голливудского фильма и в точности его повторяю (это особое шлепанье губами, вот так: пппахх!). Мойзу нравится моя тирада. Он почти прослезился. Мы оба совершенно довольны друг другом. Породнились. Доверили секреты. Младший запутался в колючей проволоке экзистенции и, зарыдав, обратился к старшему за советом.

Он уезжает. Я понуро стою возле своего подъемника. Ну Мойз–то никому не скажет, он не подведет! Но Секретарша! Сволочь обязательно нажалуется. Паскуда. Ей будет просто невтерпеж рассказать начальнику об этом негодяе Стиве и его вредных привычках! Что делать? Мне надо продержаться на этой работе еще по крайней мере две недели! Нужно скопить денег на Новый Год — мы с родителями отмечаем этот единственный наш праздник совершенно волшебно и особенно…

Я снова вспоминаю сюрреальное напутствие Мойза насчет солнца, птиц и апельсинового сока. Громко смеюсь. Кстати — он сам не дурак выпить. Даже жвачка по утрам ему не помогает — все равно несет как от пивоваренного завода…

Но что это? Звонок! Время первого перерыва!

Я выключаю подъемник и со всех ног бегу в столовую. Там уже собралось несколько человек. Старик Майкл кроет кого–то матом (уверен, что это снова в адрес людоеда–начальника).

Открываю свой ящик, хватаю куртку и быстро выбегаю на улицу (предварительно пробив карточку). В дверях сталкиваюсь с Секретаршей и задерживаю дыхание…еще унюхает…

Вверх по холму, по обочине дороги, перескакивая через выпавшие из грузовиков куски досок и пустые пивные коробки. Моя парковка как всегда пустынна. Три дерева шелестят в солнечных потоках. У меня мало времени — не более десяти минут. Закуриваю, вытаскиваю пакет с бутылкой, снимаю с сучка кружку. Наливаю остатки шерри. Собираюсь с мыслями, чавкаю сухим ртом. Запрокидываю голову и несколько секунд энергично двигаю кадыком. Все. Кончилось.

Несколько минут я покуриваю лежа на земле. Слушаю музыку, накапливаю хорошее настроение, посматриваю на будку с охранником и бормочу пару нехороших пожеланий, касающихся его здоровья (инсульт, инфаркт, грудная жаба).

Новая (очень скромная) струйка опьянения сливается с тоненькой речкой утреннего. Но этого не хватает. Я чувствую это сразу и моментально злею. Злею как бы… впрок. Так всегда случается со мной, когда я что–то допиваю и ничего не остается. Если бы хоть банка пива…тогда было бы по другому… А так…

Я поднимаюсь с земли и устало шагаю назад к своему складу. Перспектива сегодняшнего дня такая мрачная и никчемная, что мне хочется просто сесть на обочину и не двигаться. Пусть меня мочат дожди, пусть проходящие грузовики давят в красную кашицу мои протянутые ноги. Я даже не шелохнусь. Пусть слизни заползут мне под веки и сгрызут белый налив глазных яблок. Насрать и нассать. Вчера по телевизору передали, что в связи с упадочной экономикой бедняки станут жить еще хуже, а с богатыми ни хрена не случится. Зачем мне жить в таком мире?