Всеволод Фабричный - Самоед

Второй момент:

Мы и мой друг Павлик (с врожденным уродством грудной клетки), совершенно бухие, шатаемся по заснеженному лесу в Переделкино. Прогуляли школу. Уже третий день подряд. Напились коктейлей, пива и вина. Естественно — на ворованные деньги. Нам по тринадцать лет. Для Павлика — это первое настоящее опьянение и поэтому он пребывает в потустороннем состоянии. Двадцать минут назад он купил лампочку в универсаме и начала ее грызть. Я выкинул эту лампочку от греха подальше. Мы болтаем ахинею и чушь. Мы заблудились в лесу и не знаем как выбраться. По дороге домой (ко мне на квартиру) я кулю два литра разливного пива в ларьке. Продолжим праздник.

Третий момент:

Я прогу…. Ну это понятно. Далее.

Я нахожусь на Пушкинской Площади в центре Москвы. С утра — зубровка и пиво. Совсем недавно — два пластиковых стаканчика столичной водки с лимоном. Я один–одинешенек хожу по городу с семи утра. Начал одиссею на Кузнецком Мосту и, вот, пришел сюда — к памятнику. Ужасно хочется любви. Кое–что уже намечалось, но сорвалось. Пятнадцатилетние яички требуют опустошения. Я достаю из рюкзака неприличный журнал, выбираю фотографию на которой у нее «пошире раздвинуто» и начинаю стояче–ходячую мастурбацию. Проезжающие машины чуть–чуть приостанавливаются — поглядеть на подскакивающее на месте чудо в булавках и другой нехитрой панк–атрибутике. Мне все равно: кто меня видит и что мне скажут. Я продолжаю яростно шерудеть рукой в своих черных джинсах. Когда все кончено и херувимы с купидонами спели триумфальную песню — я валюсь на лавку и раскрываю еще одну бутылку пива.

Как видите: на дроби, иксы и таблицу Менделеева у меня просто не хватало свободного времени.

(Вклинюсь тут, чтобы еще раз похвалить зубровку — ох и любил! Ее всегда продавали в палатке около станции метро Кузнецкий Мост. Зубровка и сигареты Астра. Славная комбинация. И к тому же очень дешево. Я не был привередлив к табаку и выпивке: покупать Мальборо и Парламент, как это делали мои желающие роскоши и престижа одноклассники — я не собирался.) Подведя итог я скажу, что школа научила меня курить, пить, воровать и врать. Неплохо. Многое мне пригодилось в жизни, многое меня спасло от скуки и отчаяния. Многое уничтожило мое здоровье и сделало меня злобным полуинвалидом. Однако, если бы я не ходил в школу — я бы за милую душу выучился и курить и врать и так далее… Так что даже в этом случае школа бесполезна.

Я уверен, что сейчас вы думаете:

— Он это от обиды все пишет. Неудачник. Алкоголик. Работает на складах и заводах. В школе был непопулярен до соплей. Переехал в Америке — ни хера не может тут приспособиться — вот и прорвало. Тренирует мускулы своей бессильной злобы. Сейчас, поди еще купит ружьишко, да постреляет детей в яслях. Или умных студентов в их гордом институте.

Ошибка. Мне совершенно не обидно. Я ненавижу многих, но никому не завидую. Я не хочу поменяться жизнью не с кем. В свои лета я уже слишком убог и уникален, чтобы произвести обмен. Моя уникальность специфическая: например я дожил до двадцати семи лети пока что ни разу в жизни не поставил на плиту чайник. Я не умею заваривать чай. Попробуйте побить этот рекорд! Учиться поздно. Не знаю: куда ставить, чего наливать… У меня нет сотового телефона. Я как–то попросил у знакомого позвонить по его телефону по срочному делу. Не сумел. Не знаю чего там жать…Люди разговаривают по ним везде. В транспорте, в автомобилях. Почему–то наплывает ярость. Что ты, думаю, сука все эти кнопки жмешь? В глотке бы тебе твой сотовик колом встал. Потом жар по всему телу от злости…

Многие люди хвастаются своими умениями и жизненной хваткой — я же хвастаюсь неумением и неприспособленностью. Иногда я чувствую себя словно дитя–анацефал, которого вынесли из роддома и положили лицом вниз на заросший одуванчиком пустырь около железной дороги.

Я сам, добровольно, в здравом уме (про память уж не рискну…) сделал свою жизнь такой как она есть. У меня было немало возможностей выбраться из трясины рабочего класса и жестко поумнеть. Все до одной были сброшены по гулкой мусоропроводной трубе. Я даже сейчас слышу как они, громыхая, летят в переполненный бак. Прощайте! Прощайте!

У общества, кроме того, случаются еще и революции. Войны. Катаклизмы людской неугомонности. У меня нет никакого мнения по этому поводу. Когда–то я еще играл в человека, которому есть дело до несправедливостей и эта хворь постепенно прошла. Иногда доброкачественная опухоль потихоньку, втихаря рассасывается. Сейчас я с одинаковым удовольствием слушаю о том — сколько укокошили американцев и сколько иракцев. Это ведь примерно то же самое, что и автомобильная катастрофа: бежишь смотреть, охаешь, переживаешь, а сам только и ждешь струйку крови из под дымящейся груды металла. Чем больше урона и мяса — тем больше дрожащего удовольствия в области затылка.

Если меня заберут воевать — тогда я конечно взвою не на шутку и заимею какую–нибудь точку зрения. Например — стану предателем родины, постреляв своих. Почему так жестоко? Потому что «свои» вынудили меня воевать. Они посадили меня в пекло. Вот и получите! От врага скорее всего тебе ничего не достанется кроме пули. От «своих» — можно получить и пулю и издевательства впридачу.

Но мне кажется, что я не пройду медобследования. Меня оставят с женщинами, стариками и младенцами. Случись блокада (трупики около пункта приема посуды, серые физиономии, съеденный матрац) — я возможно стану людоедом с уклоном в сторону мародерства. Только это не будет так весело, как в моих детских фантазиях.

Есть фашизм, расизм и коммунизм. Мне нет особого дела до расовых распрей. Я, конечно, имею полное право не любить негров, азиатов и индейцев. Почему? Расовая терпимость? Да я‑то потерплю, а вот они частенько не терпят. Я знаю этих людей тогда — когда они в большинстве. В отличие от комичных русских расистов, которые видят кавказца всего пятьдесят раз в день и потом истекают слюной в мыслях о чистоте нации — я действительно проживаю в стране смешанных рас. Я знаю каково работать в иранской пекарне. Я много перенес, когда разгружал мебель с неграми и индейцами. Я слышал немало ласковых слов в свой адрес (и в адрес своего народа). Русские иммигранты–евреи, которых в моем городе очень много — также не сумели посеять в моем сердце волшебных семян любви.

Я — меньшинство. Иногда мне кажется, что я живу в Китае. Иногда что в Индии. Это зависит от района. Город большой.

Да. Наверное я расист. Это естественно и натурально. По–другому к сожалению невозможно. Нет, у меня были друзья китайцы и негры, лучший мой начальник за все мои рабочие годы оказался индусом — но все это отдельные человеческие особи. Если же взять чужеродные расы в целом и рассмотреть их как «народ» — становится немножко мерзко.