Андрей Агафонов - Ангелы падали

Какие–то смутные намеки проскальзывают в «Идеальном муже», там даже говорится о «воле к власти». «Любовь, а не немецкая философия — основа жизни», — говорит сэр Роберт Чилтерн, полемизируя непонятно с кем, явно не со своей женой, которой адресует этот странный пассаж.

Честертон утверждает, что Уайльда ценили именно за цинизм. Чуковский добавляет, что поначалу Уайльд казался ему «салонным ницшеанцем» из–за обилия парадоксов, «обратных общих мест»:

Лучше хорошо выглядеть, чем хорошо поступать.

Умереть за веру — самое худшее, что можно сделать со своей жизнью.

Ах нет, я совсем не романтик. Для этого я недостаточно стар.

Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.

Я не люблю принципов. Мне больше нравятся предрассудки.

Молодость — это не мода. Молодость — это искусство.

Всякое искусство совершенно бесполезно.

Уайльда называли апостолом красоты. Послушаем теперь «евангелие зла» — «Так говорил Заратустра» Ницше:

Отвратить взор свой от себя захотел творец — и тогда создал он мир.

Что мне до ваших добрых? Многое в ваших добрых внушает мне отвращение, и, поистине, не их зло.

У иных целомудрие есть добродетель, но у многих почти что порок.

И это знамение даю я вам: многие, желавшие изгнать своего дьявола, сами при этом вошли в свиней.

Остерегайся святой простоты! Для нее нечестиво все, что непросто; она любит играть с огнем — костров.

Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!

Чем схожи изречения Уайльда и Ницше?

Своей парадоксальностью, презрением к общепринятой морали, хлесткостью. Но есть и разница. Ницше напряженно серьезен, он потрясает, прорицает и порицает, да и как иначе, ведь даже главы его последней книги «Ecce Homo» («се человек» — слова Пилата о Христе) носят названия «Почему я так мудр», «Почему являюсь я роком»… Именно осознание себя роком, человеком–катастрофой, «расколовшим историю человечества на две части» (и так оно и было), ввергло его в состояние священного безумия. Уайльд те же истины преподносил в оболочке почти шутовской, и никто не хотел поверить, что проповедуемый им культ красоты, молодости и искусства — это настолько всерьез, что в жертву своему культу он готов принести что угодно, хоть самого себя, если понадобится. (Понадобилось).

«Недостаточно иметь талант. Необходимо также иметь на это ваше позволение — не так ли? Друзья мои?» — саркастически вопрошал Ницше. Он, как видите, обращался к друзьям. «Снисходительность публики достойна изумления. Она готова простить все… кроме таланта», — вторил Уайльд, но его упрек уже адресован публике. С Уайльда идет столь распространенная ныне тенденция подавать серьезнейшие идеи в китчевой форме.

Воинственный Ницше был хрупким и болезненным человеком. Изнеженный эстет Уайльд руками гнул подковы и шутя мог совладать с тремя–четырьмя буянами. Парадоксы, парадоксы…

Как хотите, а я вижу перст судьбы в том, что творческий взлет Уайльда состоялся как раз тогда, когда Ницше постигло безумие. Один перехватил эстафету у другого. (К финишу они пришли вместе — их смертями окончен XIX век). Посредством Уайльда человечеству было предложено мирное решение проблемы: отказ от уродливой цивилизации в пользу культуры, отказ от этики в пользу эстетики, отказ от религии в пользу красоты. «Два года каторжных работ!» — ответило человечество. И получило мировую войну.

1995. Курган

В джунгли вернулся страх. Страховой агент — Квентин Тарантино, режиссер и сценарист фильмов «Бешеные псы» и «Макулатура» (другие варианты перевода — «Криминальное чтиво», «Кровавая бульварщина», «Пульпа», «Фуфло») сценарист фильмов «Прирожденные убийцы» и «Настоящий роман» (в трактовке одного из переводчиков — романтика под стать самому Квентину — «Всепожирающая страсть»).

Жизнь становится макулатурой и превращается в настоящий роман — это понял еще Лимонов.

Герои Тарантино необразованны и кровожадны.

Это что у тебя за гамбургер?

— Чизбургер.

— Можно попробовать?..

Убийцы издеваются над жертвами, играя в дружелюбие. Кровь и мозги выплескиваются на заднее стекло автомобиля.

Когда убийц убивают, их по–человечески жалко.

Говорят, что Тарантино многому научился у Годара. Что «Настоящий роман» — калька с «Безумного Пьерро». Только у Годара Бельмондо — Пьерро — интеллектуал, взрывающий свою голову динамитом. А герой Тони Скотта и Тарантино — смазливый недоумок, одолеваемый галлюцинациями. Потому–то он и герой. Он не способен к рефлексии — он любит комиксы и Элвиса Пресли.

Тарантино не разделяет себя и своих персонажей, лишь подчеркивает, что духовно и нравственно они — совершеннейшие дети. На родине его зовут «новым сердитым» и прокатывают с «Оскаром», в Европе ценят, любят и награждают «Золотой пальмовой ветвью». Правда, присутствующие при сем журналисты (интеллигенты) кричат из зала: «Подонок! Панк! Фашист!» Тарантино, выпятив крючковатую челюсть, орет в ответ, задрав средний палец: «ФАК ю!»

В сущности, «Голливуд–на–крови» — сборище эмигрантов. Англичанин Тони Скотт, Джон Ву из Гонконга, итальянцы Коппола, Скорсезе, Феррара, Де Палма, Леоне, мутировавший метис Тарантино… Те, кто снимает пугающе реальное кино. Коренные американцы предпочитают суррогат. У Оливера Стоуна, снявшего «Прирожденных убийц» с изрядно перекроенным сценарием, получилась пародия на Тарантино. Вместо идиотских, бессмысленных и этим завораживающих убийств — идиотское, бессмысленное и этим завораживающее шоу с публицистическим оттенком. Эстетика безобразного вместо эстетики реального, клюквенный сок вместо настоящей крови. Естественно, американцы на это купились и сами начали убивать. Никто же не подражает — «Бешеным псам»…

Там, если помните, один некрасивый полицейский — ему только что отрезал правое ухо симпатяга–бандит, — интересуется у другого некрасивого полицейского, с пулей в животе:

Как я выгляжу?

— (нервный хохоток) Ну, что тебе сказать, парень…

А когда первый полицейский начинает вопить и выяснять, где же подмога, второй взрывается:

— Заткнись, мать твою! Я умираю здесь, мать твою, я умираю здесь!

По–английски это звучит особенно выразительно: «А-м факин дай!»

В фильме Тони Скотта выведен некий киношник — бархатное ничтожество, дружелюбный талантливый наркоделец — снявший, по мнению балбеса–героя, «лучший фильм о Вьетнаме». Конечно, какая ему разница — делать фильм об убийстве, или об убийстве президента, или о группе «Дорз»…