Андрей Агафонов - Ангелы падали

Гвоздику в сердце, гвозди в рот —
Возводит плотник эшафот.
Ему — трудиться, нам — глазеть,
В петле цветочнице висеть.
Его я видел без гвоздей:
Он шел, как будто из гостей,
Он шел по краешку доски,
Роняя горлом лепестки…

Придите ко мне, страждущие!
Придите ко мне, скорбящие!
И кровушки моей жаждущие,
И мяса моего молящие…
Придите — в меня! Безголовые,
Бесшумные, шелестящие —
В мои потроха багровые,
Внутренности блестящие…

«Что за упырь угрюмый!
Вперед гляди веселей:
О небесах не думай,
На кладбищах лей елей…»
Я спрятал клыки под маску
И слушаю вот уж века
Одну и ту же сказку
Про белого червячка.

Кошки умеют плакать.
Их голоса полны
Жалобы или злобы,
Неба либо Луны.
Могильщики мне вчера
Дали лопатой в лоб…
Я думаю, что душа —
Длинный кошачий вопль.

Зеленый брат! зеленый дуралей!
Разорены зеленые привалы.
Зеленой стужи признаки все злей,
А все полны зеленые бокалы.

Над сигаретой сутулился
И поднимал воротник.
Зимней безлюдною улицей
Топал домой напрямик.

Выбелен лунною радугой,
Видною мне одному,
Шел я — и не было рядышком
Даже намека на тьму.

Нынче — зеленая улица,
Смята пустая кровать.
Незачем больше сутулиться,
Некого мысленно звать.

И, заходя в темноту мою,
Глядя рассеянно вниз,
Я говорю, а не думаю:
— Леночка, Лена… кис–кис…

Желтые зловещие деньки.
В окнах подо мною огоньки:
Не король наведался мышиный
За своей несметною казной —

Человечьи злобные машины
Доски разбирают подо мной.
Ночки запоздалые, ничьи…
Часто снятся шалые рубли,

Изредка любимая приснится —
По щеке ладонью ледяной…
Но иная, грозная десница
Космос разбирает надо мной.

Глаза ночные выплакав подушке,
За лампочкой угрюмо наблюдать,
Валяться на скрипучей раскладушке
Да в тараканов тапками кидать —
А что еще?.. Прогулки под Луною,
Томленье тел, скрипящая тахта —
И вот подушка смочена слюною,
И тараканы лезут изо рта…

Темнеет облако в душе,
Окутано плащом.
Я не пойму — взлетел уже?
Барахтаюсь еще?
Блестит окошко, будто шприц,
Кружится голова…
— Что в вашей папиросе, принц?
— Трава… трава… трава…

«Принцесса моя, ты не знаешь, о чем говоришь!»
Два пальца об лацкан — видать жениха по соплям:
«Сегодня же ночью мы тайно умчимся в Париж
И ляжем костьми на пути к Елисейским полям…»

Чего бы святого найти напоследок во мне?..
На зимнем балконе веранды разбитый оскал,
«Глаза твои — пьяные вишни…» и в этом вине
Всей истины только ленивый еще не искал!

Пей, выдра. Пошить бы хотя бы шубейку из вас,
С паршивых овец… «Что за прозвища! что за дела!»
А мне наплевать, я с вина перебрался на квас —
Ложись если хочешь ты очень сегодня мила.

Дежурную кралю невольным пинком угощу
Наутро: подъем, дорогая! и он же — отбой…
Во сне я, смеясь, невесомой ладонью хлещу
Все то же лицо с оттопыренной детской губой.

Во тьме повыцвели цвета,
И у любовницы безликой
Годами пахнет изо рта,
Как будто жеваной гвоздикой.
Она придет еще не раз,
Пока достоин темноты я…
Висят, не скашивая глаз,
Мои домашние святые.
Они бродили без огня…
Они теперь и смотрят ночью,
И вот уже вошли в меня —
И страсти разорвали в клочья.
И я, подобно им, обрел
Самоубийственную силу:
Схватить любую за подол
И между ног найти могилу.
И мне, подобно им, нужна
Теперь нездешняя невеста…
Очнулся — голая стена,
И между ног — пустое место.

Я в положении таком,
Когда любая подойдет,
И надо попросту силком
Тащить ее на койку. Вот
Она пришла ко мне тайком
И попросила закурить,
И в положении таком
Не может больше говорить:
Я сделал пепельницу из
Ее дымящегося рта —
Какой изысканный каприз,
Какая, право, красота…

Боже, хоть вешай топор!.. Я не знал,
Кто в этой комнате воздух пинал:
Стены без мебели, крашеный пол…
Сыростью пахло, когда я зашел.
Нынче прокурено все до костей.
Пепел остался от милых гостей.
Звуки веселья повисли в углах
Ржавою копотью, и в зеркалах
Я растворяюсь… Идущий за мной
Будет потоплен моею волной.

Надо мной висит
Деревянный крест.
Нелегко уйти
Из привычных мест.

Окрестить меня
Женщина спешит:
Нет пути назад,
И карман зашит.

Ну и ладно. Мне,
В общем, наплевать,
Чьи потом еще
Губы целовать.

Ну и ладно. Мне,
В общем, так и так
Не жилось ни с кем —
Без ее креста.

Только вышел я
На последний круг —
И трясется дверь
От моих подруг.

На своем пути
Я оставлю крест…
Нелегко уйти
Из привычных мест.

Если бы зверь во мне
Перевернуться мог,
Выставить напоказ
Незащищенный бок,
Я бы его — ножом!
Я бы его — ногой!
Чтоб говорить потом:
Это не я — другой…

Он ведь и сам не рад,
Что не выходит вон,
Водорослями вен
Заживо оплетен…
В кожу мою зашит,
Кошкой во мне живет:
Дышит моим лицом,
Пищу мою жует…

Искорки–ледышки пляшут
В мутно–желтом… Мотыльки
Тихо крылышками машут
И сгорают от тоски.
От коктейля ледяного
Весь мерцаешь и горишь,
И единственное слово
Раз за разом говоришь:
То, которое однажды
Ты не смог произнести,
И теперь от вечной жажды
Вечно душу не спасти.

Не лишенный нищенского лоска,
Скоротаю годы стариком я,
Слушая, как сыплется известка,
Сыплются асфальтовые комья,
Наслаждаясь призраками воли
В логове холодном, одиноком,
Неподдельно кашляя от боли,
Растирая грудь оподельдоком…

Чему вы молитесь во льду?
Какого Бога воскресили?
Он наведет на вас беду,
Когда пребудет в полной силе,
Он выпьет вас наперечет,
Нутро свое согреет вами —
И маслянисто потечет
Простыми, вечными словами…

Что–то растаяло на вершине,
И берега затопляет Лета.
Мы, пришедшие из пустыни
С сухими глазами, знаем это.
Знаем теперь; мы видели сами
Тела, качавшиеся как люстры,
И стены, облепленные волосами…
Так начался закат Заратустры.