Леонид Гартунг - Зори не гаснут

— Хочу стать настоящим врачом, чтобы мне никогда никто не сказал: «Что же вы, врачи?»

Светлана внимательно посмотрела мне в глаза.

— Да, для этого жить стоит. А у меня желания порхают, как бабочки. Разного хочется, а больше всего простого бабьего счастья. Вам смешно, наверно, покажется… Такого, чтобы проснулась утром, а рядом любимый. Мне ведь этого испытать не довелось. Не знаю, как это бывает. Что вы так на меня смотрите?

— Как смотрю?

— Как на больную. Это вы, как врач, — по привычке.

— Свет надо зажечь.

Она нервно засмеялась.

— Не стоит. Так лучше. Не стыдно правду говорить.

Опять налила вина.

— Хотите?

Я снова отказался.

— А мне нравится. Мысли свободнее ходят.

Говорила она быстро. Лицо освещалось огнем из открытой печи. Мне было больно и обидно за нее, что она, такая молодая, неглупая, запуталась в жизни.

— Светлана, — заговорил я. — Вам надо учиться, работать. Нельзя падать духом, нельзя склонять голову.

Слова мои звучали неубедительно. Я чувствовал, что она не понимает их.

— Зачем вы пробовали курить, пить? Всего попробовать? Чепуха все это. Не в этом радость жизни. Работа вам нужна. Такая, в которую вы могли бы вложить всю душу. Знаете, у Олега есть мысль послать вас на курсы воспитателей.

Светлана задумалась.

— Курсы? Не знаю. Я уже вещи начала продавать.

— Это не важно — вещи. Вы сами понимаете. Не в этом дело. Вы любите детей. Такие люди очень нужны. Подумайте. А уезжать никуда не надо. Зачем?

И тут произошло странное и непредвиденное: оказалось, все, что я говорил, проскользнуло мимо ее сознания, и только последняя мысль задела ее. Она встрепенулась.

— Вы, правда, не хотите, чтоб я уезжала?

— Не во мне дело. Вам самой не нужно уезжать. К тому же отец у вас здесь.

Метнула изумленный взгляд.

— Вы откуда знаете?

— Он сам рассказывал.

— И дочерью меня называл? Не похоже на него.

Я посмотрел на часы.

— Мне пора, Светлана.

— Куда же вы? — разочарованно произнесла она. И прибавила совсем обыденно: — Оставайтесь.

— Нет, — покачал я головой. — Оставаться нельзя.

В темных сенях она догнала меня, заслонила собой наружную дверь, зашептала порывисто:

— Не нравлюсь? Да?

Руки ее призывно легли мне на плечи.

— Ну почему? — спросила она со стоном. — Почему? Разве я хуже?

От нее пахло вином. Она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до моих губ.

— Не надо, Света, — сказал я, осторожно отстраняя ее.

Дома меня ожидал Олег.

— Где же ты пропадаешь? — быстро заговорил он. — Такие новости!

— Говори, какие.

— Надя вернулась.

Кровь отхлынула от моего лица, что-то властное, тяжелое перехватило горло. Свет электрической лампы потускнел. Закружились серые мухи, все гуще, гуще…

— Ты очнись, — говорил Олег, неловко расстегивая пуговицы моей шубы. — Воды дать?

— Нет, не надо.

В комнате снова начинает светлеть.

— Олег, чертушка ты этакий! Да ты знаешь, что ты сказал?

— Ясное дело, знаю.

Мысль о том, что Олег уже говорил с Надей, слышал ее голос, видел ее глаза, улыбку, поразила меня.

— Какая она?

— Обыкновенная. Правда, шапочка на ней новая, городская. Знаешь, бывают такие из вязаной шерсти. Очень ей к лицу. Да, еще валенки новые, или, нет, извини, она была не в валенках, а в бурках. Да, белых бурках.

Глаза у Олега смеялись, но в том, что он говорил, мне каждое слово было дорого и важно.

— Еще какие вопросы будут?

— Обо мне ничего?

Он беспомощно развел руками.

— Понятно. Значит, как ты ее назвал?

— Обыкновенная.

— Сам ты «обыкновенный», — расхохотался я.

Я был растерян и совершенно не знал, что мне делать. Первое, что пришло мне в голову, — подстричься и побриться. Сейчас же, пока Костя не лег спать.

Оделся, побежал. У Кости я застал Букину. Она близоруко щурила глаза и, низко наклоняясь к книге, читала вслух: «Старый Лоб-нор, который китайцы когда-то нанесли на карту, исчез, высох, а река, питавшая его, передвинула свое устье на юг и образовала там новое озеро, которое и открыл Пржевальский».

Алла сильно переменилась последнее время. Косички она обрезала, и от этого лицо ее стало милее и проще. Во всем ее облике проступило что-то мягкое, девичье, чего я прежде в ней не замечал. «Очки зря не носит. Глаза портит» — подумал я. Она недовольно взглянула на меня — я помешал чтению, и пока Костя протирал машинку одеколоном, обиженно молчала.

— Читай, читай, Аленька, — успокаивающе сказал Костя, и она взглянула на него послушными, преданными глазами.

— На будущий год собираемся втроем на Кавказ катнуть, — сообщил Костя.

Алла, с трудом сдерживая счастливую улыбку, снова начала читать. «Она для него уже Аленька», — отметил я.

Через час я вернулся домой. Двор неярко освещала луна. Сел на крыльце. Что делать? Спать? Да разве я усну? Из флигеля донесся приглушенный вскрик. Я зашел в родильное отделение. Люда сообщила мне, что все в порядке — роды у Оксаны Новиковой идут нормально.

Прошла ночь. Утром у Новиковых родился сын. Поздравил Илью Захаровича. Он разволновался, обнял меня, за что-то благодарил. Рад за него и Оксану и, честно говоря, завидно. Иметь ребенка — что может быть прекраснее этого?

Наконец наступил вечер, которого я так долго ждал. В семь начнется совещание передовиков животноводства. Не утерпел — пошел раньше. В клубе уже собрались девчата и парни. В фойе напевает радиола. Кружатся пары. Костя учит Аллу танцевать. Она сбивается с такта, спотыкается о его ноги, смущенно смеется.

У зеркала Ксюша. Лизнула мизинец, украдкой поправляет брови. Стрельнула бойкими глазами в мою сторону, покраснела.

Оживленно пожимает мне руку Олег. Вместе входим в празднично убранный зал. Олег ничего не спрашивает, но по глазам вижу, что ему хочется спросить: «Ну, как тебе нравится?» Да, теперь мне клуб нравится. Светло, чисто, уютно. Над сценой лозунг: «Дадим по 3000 кг молока от каждой коровы». По почерку видно — писал Олег. На стене диаграммы надоев молока, портреты передовых доярок. В центре Варин — самый большой. А вот и сама она — недалеко от сцены, склонившись над листком, зажала уши, шевелит губами. Должно быть, готовится к выступлению.

Подле нее Андрей в том самом костюме, в котором приходил читать мне стихи. Он наклоняется к Варе, что-то говорит ей. Около глаз его собрались ласковые морщинки. В нем ни властности, ни прежнего пренебреженья — словно подменили его. И она отвечает ласково, просто, и красивое лицо ее счастливо. Надолго ли?

Рядом с ними, оседлав скамью, Климов играет с Алешкой в шахматы. Алешка хмурится, трет лоб, покрытый испариной. Олег говорит мне что-то о шахматных столиках, которые он заказал, но голос его доносится словно из другой комнаты.