Михаил Однобибл - Очередь

Пока один зрачок Лихвина сверлил переносицу собеседника, другой косил на стол и стулья, где учетчик разложил вещи. Какой уж тут было ждать честности! Учетчик имел дело с такими субъектами и не встречал среди косоглазой братии ни одного прямодушного. Учетчик прервал Лихвина, сказал, что на сегодня хватит споров, и предложил обмен. На консервы и валенки он не претендует, но готов уступить морской бинокль за эластичный бинт. Выгода обоюдная. Учетчик перевяжет больное колено перед дальней дорогой. А бинокль поможет Лихвину издали наблюдать через окна происходящее в служебных кабинетах. Не беда, что он не услышит слов, многое понятно по жестам, позам, мимике, а при желании и прилежании можно научиться читать по губам. Правда, у бинокля один окуляр нерабочий, но морская оптика сильная, Лихвин и одним глазом все увидит.

Лихвин хмыкнул, поводил биноклем по залу и согласился. Правда, бинт взамен не дал. Он долго копался в сумке и нашел дырявый капроновый чулок с янтарной чешуйкой луковой шелухи. Чулок носили на теле, затем подвешивали в нем на хранение лук, и лишь после того, как служащие не нашли чулку никакого применения, он достался Лихвину. Из-за того, что чулок давно не касался ничьей кожи и как бы очистился луковой шелухой, учетчику было проще взять его в руки. Он с силой растянул капрон. Прорехи увеличились до таких размеров, что в них просыпались бы и крупные луковицы, но старый чулок не рвался, нить сохранила упругость. Это было главное, и учетчик согласился на обмен. Он не сказал Лихвину, что решил расстаться с биноклем и мог бы отдать его даром. Крохобор мог воспользоваться излишней откровенностью и выторговать за старый обносок что-нибудь вдобавок к биноклю.

Учетчик закатал штанину и туго обмотал колено чулком. Железная дверь столовой лязгнула и заходила ходуном, так решительно ее затрясли снаружи. Отдельные звуки недовольства доносились и прежде, теперь терпение ожидающих лопнуло. На крыльце образовалась очередь, и каждый пристраивающийся к ней новый человек добавлял силы и решимости ускорить открытие столовой. Но поварихи были тертыми тетками. Если они чувствовали вину, то не спешили ее признать, наоборот, медлили и сохраняли достоинство, чтобы никто не подумал, что они испугались. С ленивой грацией поправляя белые колпаки, женщины встали на раздачу. Кассир долго смотрела в меню и сердито спросила, где выпечка, но, поскольку ей никто не ответил, махнула рукой. Только после этого из посудомойки вышла в зал пожилая толстая женщина, та, что недавно балагурила в кресле за кассой.

Она с громом отодвинула засов, но не сразу впустила посетителей, некоторое время загораживала вход и бранилась с теми, кто, по ее подозрению, колошматил в дверь. Очередь снаружи пеняла ей, что теряет время обеда, но густым уверенным голосом судомойка возражала хору недовольных: у них спешат часы, а если и нет, то пятиминутная задержка никого не уморила голодом. Напоследок она напомнила, что в столовой самообслуживание, поэтому пусть убирают за собой посуду после еды, тогда видно будет, кто интеллигент, а кто хабалка. Только после этого она освободила проход. Посетители поспешили в зал. Обгоняя друг друга, они разбирали подносы и цепочкой вставали в узкий проход между раздачей и барьером. Барьер отделял очередь от зала, чтобы до расчета у кассы никто не мог выйти из очереди. Служащие бросали сердитые взгляды на занятый вещами и грязной посудой угол, где расположились учетчик с Лихвиным, но не высказывали претензий, так торопились занять место в очереди. Никто не хотел остаться в хвосте и потерять лишние минуты обеденного перерыва.

Однако судомойка, несмотря на толстокожесть и враждебное, по-видимому, отношение к клиентам, чутко уловила их недовольство. Десять минут назад она хохотала над фиглярством Лихвина, сейчас насупилась и жестом велела неслужащим очистить помещение. Лихвин бесшумно, как официант, собрал и унес грязную посуду. Учетчик тем временем так же скоро, но не по приказу судомойки, а потому, что пора, укладывал в мешок вещи. Он тайком прихватил со стола чужую вещицу – фарфоровое яйцо с крохотными отверстиями в верхней части. Учетчик решил взять на память о столовой солонку. Он подарит Рыморю этот сувенир в доказательство, что был в городе. Солонка будет и гостинцем, запасенную с осени соль учетчик и бригадир давно съели и страдали от солевого голода.

Идя к выходу, учетчик заглянул в окошко в стене зала, через него грязную посуду подавали в мойку. Лихвин стоял у раковины и бок о бок со служащей тер тарелки. В какой-то момент он так увлекся, что забыл субординацию, поднырнул судомойке под руку и вдруг вырос у нее перед грудью, полностью оттеснив от работы. Она усмехнулась, вытерла о фартук красные руки с глубоко вросшим в фалангу пухлого пальца желтым кольцом. Женщина с грубоватой нежностью потрепала помощника по вихрам, прислонилась к стене и задумалась. Лихвин один полоскался в клубах пара под толстой струей горячей воды.

От реки в гору дул ровный холодный ветер, предзакатное апрельское солнце сияло во всю силу. Последние клочья облаков неслись к горизонту. Громко щебетали птицы. От черных от сырости заборов курился парок. Весело было шагать вниз крутыми извилистыми улочками, за каждым поворотом открывалось новое. Разноцветный красавец-петух высоко держал голову, бдительно глядя за курами, склонившимися к земле в поисках корма. У бревенчатой стены на пригреве дремал оставник-служащий в тулупе и валенках, уставленных вверх круглыми тупыми носами. Грязи на дороге не было, вода не застаивалась на крутом склоне.

От реки неслись гулкие звуки, похожие на треск лопающихся досок. Наверно, рачительный хозяин разбирал сарай, стоявший близко к реке, пока его не унесло половодье. Не удивительно, что город, притихший под метелью, в ясную погоду наполнялся шумом весенних забот.

Сейчас, когда учетчик с неукоснительностью воды двигался вниз, не думалось и не хотелось думать о пережитом в городе. Наоборот, это прошлое, как мешок за плечами, невидимый, но ощутимый груз, толкало вперед. Поэтому, когда за спиной раздался топот и появился запыхавшийся Лихвин, учетчику показалось, что они расстались много часов назад. Он думать о нем забыл. И что между ними общего! Несуразица свидетельских показаний. Мелкий обмен вещами. Ради этого не стоило бить ноги и догонять учетчика.

Но Лихвин был настроен иначе. «Тебе надо вернуться в столовую, извиниться за свое поведение, – задыхаясь от быстрой ходьбы, озабоченно сказал он и, видя, что учетчик продолжает идти, с угрозой прибавил: – А ну, стой!» Он схватился за узел вещмешка, однако учетчик так резко и зло повернулся всем корпусом к Лихвину, что тот не успел разжать руку, мотнулся за мешком, как кукла, и едва не упал. «Стою. Что дальше?» – презрительно сказал учетчик. Он со стыдом вспомнил, как поддался на уговоры стать свидетелем, а потом наблюдал, как масса очереди, включая крепыша Лихвина, повиновалась решительности, твердости и силе, причем не важно, от кого исходила сила, от горбатого уродца-сверщика, от старушки Капиши или от подвального секретаря. Секретарь не мог дотянуться ни до кого во дворе, но один его голос, слабо доносившийся из подвала, держал в страхе орду очереди.