Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— Запоминай все это, Маша, — негромко произнес Юрий — Тебе там, в Америке, очень будет всего этого не хватать.

— Ты думаешь? — задумчиво откликнулась она. Маша тоже проводила глазами ворона и смотрела на берег.

— Я знаю, — ответил он.

— Не хочу думать, как все будет там, а сейчас я счастлива, — призналась она. — Не думается о нашей подлой жизни, очередях, нищете — в голову приходят возвышенные мысли о жизни вообще, о космосе, вечности… И еще я подумала, что тысячи лет назад в этом озере жили ископаемые ящеры…

В это мгновение вдруг раздался громкий всплеск, будто в воду упало по меньшей мере бревно.

— Кто это, Юра? — почему-то шепотом спросила она. Глаза ее широко распахнулись.

— Твой древний ящер! — улыбнулся он, глядя на камыши, от которых к лодке пошли круги. Зеркало треснуло и серебро перемешивалось с золотом багрянца. Маша тоже посмотрела в ту сторону и увидела проворно поднимающегося от воды вверх на берег коричневое мохнатое животное с удлиненной головой и закрученным вверх хвостом. Животное, не оглядываясь, удалялось в лес. Мохнатый загривок его и спина были мокрыми и розово светились.

— Молодой кабан, — сказал Юрий Иванович, — Наверное, пришел на водопой.

— Он купался, — сказала Маша. Увидел нас и испугался. Вон он теряет красные сверкающие капли!

Юрий Иванович не успел ответить, его поплавок скрылся в воде, жилка натянулась, задрожала. Забыв про кабана, он подсек и с радостью почувствовал приятную тяжесть на конце выдвижной пластмассовой удочки.

— Кто-то крупный, — свистящим шепотом произнес он, не спуская глаз с Жилки.

— Ты сейчас похож на капитана Ахава из «Моби Дика», преследующего Белого кита, — засмеялась Маша.

Он не ответил, даже головы не повернул: глаза его были прикованы к воде, которую со свистом резала тонкая жилка. Юрий Иванович несколько раз подводил добычу к надутому боку заякоренной лодки, но та снова и снова сигала в сторону. И невозможно было разглядеть, кто сел на крючок? Но в том, что рыбина была крупной, он не сомневался. Несколько раз выскакивал гусиный с красной вершинкой поплавок, но тут же снова стремительно исчезал в глубине. Так водить мог только крупный окунь или щука. Пока они наблюдали за кабаном, на крючок села плотвица, а ее уже кто-то заглотил. Возбужденный Юрий Иванович подсознательно понимал, что тяжелую рыбину в лодку не забросишь, как мелочь.

— Подсачок! — вспомнив, резко крикнул он.

Маша недоуменно взглянула на него, но ничего не сказала, взяла со дна подсачок и протянула Юрию. Он схватил его левой рукой и, напряженно следя за удочкой, опустил его возле борта. На какой-то миг совсем близко мелькнула зеленоватая спина с темным плавником, и в следующий момент жилка еще сильнее натянулась, казалось, она сейчас зазвенит, как струпа, и она действительно звонко лопнула и привязанный к концу удилища конец ее, свернувшийся в кольца бессильно опустился в воду.

— Сорвалась! — выдохнул Юрий Иванович.

Маша с любопытством смотрела на него. Он уже успокоился, положил удочку поперек лодки, с досадой бросил подсачок на дно и лишь после всех этих манипуляций взглянул на девушку.

— Окунь или щука, — сказал он. — И не меньше, чем на два килограмма. Вот тебе и безрыбное озеро! Нужно на ночь поставить кружки с живцом, наверняка щука сядет.

— Ты про все на свете забыл, — произнесла Маша, — Про красоту, закат, тишину… Даже про меня.

— В каждом мужчине дремлет охотник, — сказал Юрий Иванович, — Наверное, это еще с древности, когда в озере водились ящеры, а над водой летали птеродактили.

— Кто это все-таки был: щука или окунь?

— Пусть это останется тайной… Главное, кто-то был, большой, тяжелый, сердитый!

— Ты жалеешь, что оно сорвалось с крючка?

— Уже нет, — улыбнулся он.

— И ты снова помнишь, что на лодке с тобой сижу я? — пытливо заглядывала она ему в глаза.

— Я никогда не забываю, что ты со мной, — мягко, но очень серьезно произнес он.

Они лежали в палатке на цветных надувных матрасах с книжками в руках. Усыпляюще шуршал по просвечивающему оранжевому полотнищу ленивый дождик. Монотонно в прибрежных зарослях вскрикивала какая-то птица. Юрий Иванович надеялся, что непогода скоро кончится и тогда можно будет проверить кружки, пущенные им по озеру ранним утром. Наверное, ветер прибил их к камышам. Как раз в этих местах и должны обитать щуки. Дождь незаметно подкрался без грозы и порывистого ветра, обычно такой мелкий спокойный дождь грозил быть затяжным, а когда кругом все мокро и брызгается каждая травинка, становится не очень-то уютно на природе. С веток капает, пока до лодки дойдешь, все ноги в траве вымочишь, да и костер не хочет на дожде загораться. Лучше всего в дождь лежать в палатке и читать. Рассеянный свет в ней напоминал лабораторное освещение, когда проявляют фотоснимки: губы казались белыми, лица — тоже. В два небольших окошка, затянутых капроновой сеткой, пытались проникнуть комары, их противное жужжание то усиливалось, то затихало. Птица неожиданно умолкла, будто ее выключили.

Он читал том детективных романов Чейза, купленный в Пскове, а Маша — «В круге первом» Солженицына. После того как стали издавать крупнейших мастеров зарубежного детектива, Хитров больше не мог читать современных советских детективщиков, все написанное ими казалось примитивщиной, халтурой, и Сименон с Агатой Кристи, которых широко у нас печатали много лет. Иногда Юрий Иванович задумывался, что же это были за люди в идеологических организациях, которые отбирали для советских людей переводную литературу, зарубежные кинофильмы, эстраду? Почему они закупали у иностранцев самые убогие, примитивные произведения? А ведь крупнейшие писатели, кинематографисты, которые в понимании советских идеологов были неприемлемы для парода, оставались неизвестными широкому кругу людей? Писали, что на дачах Брежнева и других партийных лидеров «крутили» зарубежные фильмы для избранных, а массам, как называли советских людей, выдавалась примитивщина, в которой обязательно обличались капиталистический мир, буржуазные нравы…

Что-то гулко ударилось в полотнище палатки и с шорохом скатилось вниз. Маша оторвалась от книжки и подняла на него глаза. Они у нее в призрачном оранжевом свете были родникового цвета.

— Что это, Юра?

— Наверное, сосновая шишка, — рассеянно ответил он, не отрываясь от страницы.

— Белка бросила в нас шишкой, — сказала Маша. — Вроде дождь кончается?

Они прислушались, шорох и впрямь стал тише, зато теперь часто ударяли в верх палатки крупные капли, срывающиеся с ветвей сосен. Где-то поблизости встревоженно застрекотали сороки, в берег звучно шлепала волна, натужно скрипели камыши. Юрий Иванович отложил книгу и придвинул лицо к окошку, чтобы посмотреть на прислоненную к сосне резиновую лодку, но вместо нее вдруг увидел огромные кирзовые сапоги, вдавившиеся в мокрую хвою. Он еще успел подумать, мол, с какой стати оказались здесь чужие сапоги? В следующее мгновение сапоги пошевелились, один отодвинулся от второго, исчез из поля зрения и тут же послышался треск рвущейся материи: палатка от самого верха до середины распалась, открыв глазам серое небо с бегущими дымчатыми облаками и смотрящее на них круглое небритое лицо с прищуренными светлыми глазами. Маша негромко вскрикнула, Хитров рывком поднялся на матрасе, но тут затрещала молния и в прореху заглянул еще один человек в зеленой рубашке с накладными карманами. Волосы влажные, круглый подбородок выдавался вперед, в руке у него был какой-то странный кривой нож с золотистой деревянной рукояткой.