Евгений Москвин - Падение [Сюрреалистический роман]

Все, все мои внутренности — кишечник, селезенка, печень — в момент начало лихорадить; они переворачивались и бурлили, словно брошенные в адскую центрифугу, перемалывались там, превращаясь в липкую однородную массу. Я думал, я надеялся, что это ощущение больше никогда не вернется, но… в одночасье оно снова схватило меня — так в одном из моих странных снов шкаф зажал своими полированными дверцами трепещущее и сопротивляющееся человеческое тело, желая сломать хрупкие кости, убить.

До квартиры оставалось всего метра два, но я с трудом преодолел их. Целую минуту не мог вставить ключ в скважину — так дрожали мои руки. Холод… это к холоду . Где я это слышал? Я уже не мог вспомнить. Кладбищенскому. Нет–нет, что–то другое. Это не было связано с кладбищем.

Внезапный щелчок — и дверь отворилась. Поначалу я даже не понял, что мне удалось открыть замок, и снова с ужасом вскрикнул — подумал, будто кто–то залез в квартиру, пока меня не было, и теперь отворил дверь изнутри, услышав мою возню.

В следующую секунду до меня дошло, что передо мной никого нет, и, переступив порог, я в бессилии упал на пол, в котором зияла глубокая черная яма сна.

Утром, очнувшись на полу, я с удивлением понял, что страх куда–то ушел. Я немедленно отправился на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Утреннее солнце ослепило глаза, оставив горько–красный ромбовидный след на сетчатке. Я стоял под грязно–белым козырьком подъезда и ждал, пока страх возвратится, однако мое сознание так и осталось в равновесии. Должен признать, меня это сильно удивило — я никогда не мог вообразить, что уже настолько натренировал себя избавляться от нежелательных эмоций. Тем не менее, мой организм, по всей видимости, успешно перебарывал и застарелых монстров.

Впрочем, мое воодушевление длилось недолго — я уже обратил внимание, что в какое–нибудь положительное событие обязательно вклинивается непредвиденная мерзость, и сейчас из подъезда дома показался желтобородый прокуренный старик. Я его знал, он жил в квартире напротив. Помнится, его фамилия была Агафонов. По какой–то причине, старик сильно мною интересовался. Это вызывало во мне бурю раздражения, и сей раз тоже исключением не стал. Между тем, я всегда старался не выказывать по отношению к нему прямой недоброжелательности и просто держался на расстоянии — так проще всего избавляться от людей, которые тебе мешают.

Его ноги как всегда были обуты в старые пожелтевшие теннисные туфли, и их цвет странным образом гармонировал с бородой.

— Здрасте, молодой человек.

Разумеется, я не мог не ответить ему и поэтому обернулся и тоже поприветствовал.

Сквозь его темные усы почему–то проскользнула улыбка. Он приблизился и толстым шершавым пальцем прикоснулся к пуговице моего плаща.

— Чта это вы так тепло одеты? — проскрипел Агафонов.

— Ого! Это к холоду… Опять придется запасаться меховой одеждой.

Это я ответил? Не может быть! Нет–нет, старик продолжает стоять в той же позе — он ожидает ответа, следовательно, я еще ничего не говорил. Просто какой–то непонятный голос в моей голове. Откуда взялись эти странные слова? Нет, теперь лучше вообще ничего не говорить, а просто пожать плечами.

Я пожал плечами и чуть отодвинулся назад. Старик продолжал словесное наступление:

— Чта это вы все сидите дома и ни к кому не заходите?

— Например, к вам?

— Например, ко мне. Чта в этом, собственно, такого? — он развел руками — этакая искренняя пташка. Но нет, ему не обмануть меня — я привык к тому, что мое окружение, (та, по крайней мере, часть его, которая относится к людям), состоит исключительно из врагов.

— Не знаю… — я сделал вид, что замялся, — может, как–нибудь я зайду.

— Буду рад! — он шаркнул ногой.

— Сегодня ночью обещали северо–западный.

Опять. Нет, я и на этот раз ничего не говорил.

Я напрасно надеялся, что разговор окончен. Старик уставился на меня кривым прищуром и произнес:

— А чем вы зарабатываете себе на жизнь?

— Почему вы спрашиваете?

— Ну… люди интересуются, знаете ли, — он так вытаращил правый глаз, что мне показалось, будто сейчас он вывалится у него из глазницы.

Люди. Какие?

— Сегодня ночью обещали северо–западный. Сильный? Исчё какой! Ого! Это к холоду… Опять придется запасаться меховой одеждой. Точно, к холоду. Всякое случается… Но в прошлом–то году холода не было. Вот–вот. Значит, будет в этом. Да–да. Раз на раз не приходится.

Теперь я вспомнил, откуда взялись эти слова. Да, вспомнил. Как же я мог забыть? Блестящая подсказка, которую дало мне подсознание. Понятно, кого он имел в виду, когда сказал, что мною интересуются. Как все это ничтожно, трудно даже поверить!

— Кто интересуется?

— Соседи.

— Ну и что? — осведомился я равнодушно.

— Мы думаем, что вы писатель, это правда?

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Сегодня ночью обещали северо–западный! Сильный?! Исчё какой!!! Ого!!! Это к холоду!. Опять придется запасаться меховой одеждой! Точно, к холоду! Всякье случается! Но в прошлом–то году холода не было! Вот–вот! Значит, будет в этом! Да–да! Раз на раз не приходится! Но тут же взял себя в руки и сухо ответил:

— Нет.

После этого старик уже не наступал. Впрочем, наверное, он все–таки собирался, но, прежде чем придумал, какой следующий вопрос задать, я уже успел попрощаться.

Я решил сходить в магазин, и заодно прогуляться. Дело в том, что в голове моей появился один любопытный замысел, и сейчас я старательно обдумывал, могли бы подобные действия пойти на благо той великой идее, которую я вынашивал много лет и кою уже начал излагать на страницах этой книги.

Вернувшись из магазина, я прошел в спальню, достал свою покупку и выложил ее на стол. Это был рулон плотной фольги для мяса. Я смотрел на покатую лоснящуюся поверхность — у меня уже не было никаких сомнений, что мой план необходимо воплотить в жизнь. Более того, я готов был начать прямо сейчас. Но я убедил себя, что следует подождать второй половины дня.

В этой фольге теплилась жизнь, каждой частичкой своего тела я ощущал ее серебряные яркие брызги.

— Ты меня слышишь? — это был мой собственный голос.

Никакого ответа не последовало.

Я сел за стол и коснулся продолговатого рулона кончиком мизинца. Странное скользящее ощущение покоя.

Мне показалось, что в тишине комнаты фольга чуть скрипнула.

«Наверное, она пытается ответить и не может — так ничтожен мой способ общения, — решил я, — но все равно на всякий случай следует подождать».

Я отвел глаза. Черный квадрат стола, а на нем — полый цилиндр с толстыми стенками. Свет дня отражается в его выпуклом зеркале белесым эллипсом. Ниже стола — грязный линолеум пола с коричневыми свечевидными узорами. Мне пришло в голову, что было бы очень забавно заставить их зажечься и осветить этот двумерный сплющенный мир. Но как это осуществить? Наверное, с этим даже не справился бы пирокинез.