Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-1

Через час, когда Ежик ушла, мир стал снова обретать очертания. Я даже послушал выступающего товарища, который говорил о том, что надо всем возвращаться на родину и строить работу здесь. Господи, с кем он согласовывал свое выступление? Министр меня прибьет, что у нас по программе? А, так это представитель Молодежного союза, значит, хвост накрутят Вугару. Даже я не мог бы подставить его лучше. Надо пойти поинтересоваться, что там с книгами.

Ну, слава богу, вот и конец дня наступил, правда, ни одна книга не продана и надо что–то придумать, а то министр такого разочарования не переживет. Интересно, если я куплю десяток книг и на пятьсот баксов стану беднее, я это переживу? Пожалуй, переживу, это станет еще одним показателем того, что Съезд состоялся, если среди гостей найдется десяток знатоков дипломатии, готовых тащить на себе этот труд жизни через десяток границ.

Над вопросом, что я буду делать с этими книгами, я подумаю завтра. А сегодня еще прием по случаю открытия Съезда будет, а завтра днем — обед по случаю закрытия Съезда, а вечером, конечно же, банкет. Банкет будет небольшим, всего на двести тридцать человек. Только близкие друзья, по выражению министра.

Как я это все переживу? И даже к Марьям не смогу заехать сегодня. А ведь завтра наш последний день вместе.

Наконец министр оторвал глаза от своего доклада и произнес:

— В завершении своего выступления я хотел бы поблагодарить всех участников и гостей Съезда.

Зал разразился аплодисментами, некоторые, особо ретивые из стран ближнего зарубежья, аплодировали стоя. Тарана удерживала Мехти за рукав пиджака, не давая ему встать.

Уже на выходе министр повернулся ко мне и сказал:

— Поздравляю, Арслан, можешь считать, что ты уже посол, я сегодня же напишу твое представление для господина Президента на ранг посла.

— Спасибо, господин Министр.

— У тебя час — отдохнуть, переодеться, а потом мы ждем тебя на банкете, я буду беседовать с японским послом и хочу, чтобы ты сам переводил. Ему это польстит.

— Конечно, господин Министр.

Через пятнадцать минут я был перед «Звездой».

— Милый, сегодня мой последний день здесь. Уже с понедельника я на новой работе и все благодаря тебе, — Ежик, помешивая чай ложечкой, аж ерзала на стуле.

— Марьям, я давно хотел поговорить с тобой, но все никак не решался.

— Милый, не пугай меня, о чем пойдет речь?

— Марьям, я прекрасно понимаю, что чайная ложечка, которую ты держишь в руках, сейчас полетит в меня, но тем не менее…

— Боже, да что произошло–то? У тебя сейчас такой виноватый вид. Милый, что бы ни случилось, мы сумеем выстоять вместе.

— Я женат. Прости. Я не хотел тебя расстраивать, но мой брак давным–давно формальность и не имеет к нам никакого отношения. Мы же просто друзья, и я никогда ничего от тебя не хотел. И мы просто общались, — тут я понял, что не выдерживаю ее взгляда. Она силилась улыбнуться и тихонько сказала:

— А почему я должна швыряться в тебя ложками? Мы же на самом деле просто друзья и ты на самом деле очень много сил в меня вложил, во многом помог. А у тебя есть дети?

— Да, дочка. Я люблю ее больше жизни.

— Знаешь, мне придется научиться по–новому тебя воспринимать как женатого человека, как отца. А почему ты мне этого не сказал в самом начале?

Потому что струсил, Ежик, потому что мне нужна была отдушина, потому что в очередной раз поступил подло, потому что боялся тебя оттолкнуть, потому что влюбился в тебя сразу и навсегда. Потому что каждый раз наша встреча была для меня праздником, у меня было «немного солнца в холодной воде» и я боялся его потерять. Все это вихрем пронеслось у меня в голове, но произнес я совершенно другие слова:

— Марьям, ты знаешь, мой брак настолько болезненная тема для меня, что я всегда предпочитаю говорить, что неженат.

— Я думаю, что мне понадобится немного времени, чтобы привыкнуть, а потом мы сможем снова общаться, да?

— Да, конечно, я тебя понимаю. Я должен идти, у нас вечером еще банкет по случаю завершения Съезда, а я сегодня без машины, так что если ты меня извинишь, я пойду?..

— Да? Ну, ладно.

— Тогда пока.

— Пока.

Я уже подходил к такси, когда услышал стук каблучков. Марьям подбежала ко мне и уткнулась лбом в рукав моего пиджака:

— Арслан, все, что сейчас произошло, кажется мне страшным сном… Это же все неправильно. Совсем неправильно… Знаешь, это когда звонят и ошибаются номером, можно просто сказать «извини». Может, мы совсем недолго знакомы, но ты сделал все, чтобы меня привязать к себе, и просто так уходить — это же совсем нечестно. Неужели ты этого не понимаешь?

Я отстранил ее и попытался ей объяснить вполне очевидные вещи:

— Марьям, в жизни очень много нечестного и несправедливого, и тебе пора привыкать. Я тобой не пользовался, ничего тебе не обещал. Так в чем проблема?

— То, что ты пользовался моей душой, еще страшнее, чем если бы ты воспользовался моим телом. И ты же тоже ко мне привязался, ты же тоже меня любишь.

Она попыталась взять меня за руку, но я сбросил ее руку со своей руки:

— Я тебя не люблю, ты мне просто нравишься. Но посмотри, как ты себя сейчас ведешь: ты кричишь, ты едва не плачешь, ты знаешь, что я спешу, и не даешь мне уйти. Поверь, ты делаешь только хуже, и только из уважения к тебе я стою под дождем и слушаю весь тот бред, который ты несешь.

Она посмотрела на меня совершенно больными глазами:

— Господи, не надо со мной так жестоко. Я же ни о чем тебя не прошу, дай мне немного надежды, дай мне пережить сегодняшний вечер.

— Ты мучаешь меня, мучаешься сама. Возьми себя в руки. Я не вижу смысла нам общаться и я не знаю, что я сделаю, если ты пойдешь за мной дальше.

Дождь хлестал, и было непонятно, то ли по ее лицу стекают капли дождя, то ли она плачет.

— Мне пора идти, да и ты простудишься. Пожалуйста, не иди за мной, поверь, это ни к чему не приведет. Я никогда не сумею развестись. И в этом случае твои лидерские замашки, которыми ты так гордишься, ни к чему не приведут.

— Ты ничего не понимаешь, мы все равно будем вместе, — у нее сорвался голос.

Я со всей дури вмазал кулаком по бетонной опоре моста:

— Да, на том свете, обязательно.

Она так часто болеет, что панически боится смерти и я это знаю. Откровенно говоря, это был удар ниже пояса. Но своего я добился — вздрогнув, она отвернулась.

Черт! У меня из груди вырвался какой–то нечеловеческий хрип. Сегодня я все сделал правильно, сегодня — день моего триумфа, так почему мне нестерпимо хочется почувствовать вкус крови?

Я шел, и уже боковым зрением успел увидеть, как она, уже не сдерживаясь и плача навзрыд, жадно смотрит мне вслед, пытаясь запомнить меня.