Александр Грог - Время своих войн 3-4

…Воздух снова плотный, вязкий, ясно, что скоро прольет теплый дождь, может даже и с грозой. Звук лес глушит, но запахи разносит далеко. На подходе к деревне, в густых орешниках и редких соснах, том месте, где с небольшой горушки остается только спуститься к реке и по узким кладкам перейти на другой берег, пахнет печеной картошкой, мирным дымом, хлевом, сытостью. Но Седому, вдруг, кажется, что нюхнул, принесло, подтянуло выхлоп сгоревшего дизельного топлива. Тут и Сашка, который за дозорного, но сейчас близко, не оборачиваясь назад, показывает — «закладка снята»!

Седой беззвучно командует, «тсыкает»:

— Ссыпься!

Занимают круговую. Потом отползают, уходят стороной, делают петлю… Второй зигзаг накидывают… Опять собираются — пошептаться. Тихо все, нет присутствия. Странно…

— Давай–ка сперва глянем, — шепчет Седой.

Останавливается у старой, в обхват, березы, со сползающей вниз корой — смотрит, прикидывает.

— Заберешься? — спрашивает Сашку.

— Тут бы Петьку надо — он у нас за обезьяну.

— Давай — я! — говорит Миша — Беспредел.

— Березу завалишь…

Но Миша уже подходит, на ходу скидывая свой ранец. Опирается ногой о кочку и тут… словно взрывается что–то — взлетают листья и дерн, Мишу переворачивает, роняет на спину, что–то падает поверх, барахтается, отпрыгивает и уносится. Человек — не человек — непонятно что!

Миша садится, приложив ладонь ко лбу.

— Бля! — говорит Сашка.

— Ты думаешь? — невпопад переспрашивает Седой.

— Кто это был?

— Снежный человек! — убежденно заявляет Миша. — Видели, как он мне впаял?

— Летом? — спрашивает Сашка.

— Что?

— Лето и снежный человек?

Миша задумывается и это, похоже, надолго — решает неожиданную дилемму. Потом грустно произносит:

— Гранату свистнул.

— Что?!

— Гранату, гад, свистнул. Хорошая граната… Была.

Случается такое, спишь, а в мозгу полная какофония, барабаны без такта, а иной раз бывает словно скулит что–то — тонко так… будто сама жизнь подсовывает тебе свою преданную собачью морду, едва ли щенячье, и вдруг–таки прихватывает — как куснет! — зубами не щенячьими. В человеке много собачьего, много собачьего и в самой жизни…

— Ратуй! — орет Замполит. — Подъем, бляха муха! Наших бьют!

— Опять?! — искренне возмущается кто–то.

Сергей — Извилина удивленно бормочет свое:

— Вне плана.

— Кто? Кого?

— Мишу!

Собирай врачей на здоровье! Собираются медленнее, вдумчевее. Если уж Мишу — Беспредела бьют, то как тут поможешь? Только тем, чтобы с него на тебя переключились?

— Откуда?

— Сорока на хвосте принес! Мише промеж глаз перепаяли — кто–то поздоровее его — сейчас компрессы ставит!

Собираются вокруг Миши, разглядывают его, будто никогда не видели — вовсе другими глазами. Миша рассказывает и еще повторяет. Осматривают отметину на лбу.

— Чем это тебя? Рельсой?

— Кулаком!

— Ого!

— У него молотилки крупнее моих, и сам он та–а–а-кой здоровый — медведь!

— Так уж и здоровее?

— Заговаривается! — говорит Седой. — Это он от неожиданности, да вечной рыбацкой привычке той рыбе, что сорвалась, веса добавлять. А уж если почти в руках была, да хвостом по морде настучала… Небольшой был, чуть выше Казака, только сильно кряжистый, коренастый. Широкий в кости.

— Не негр? — озабоченно спрашивает Петька — Казак.

— Не, вроде не негр, — как–то неуверенно отвечает Седой. — Рожа в земле. И сам какой–то весь земляной…Одет в рваное, не разберешь. Вроде как, что–то от военного. Была бы война, сказал бы — что дезертир одичавший.

— А что — сейчас не война?

— Сейчас дезертиры по лесам не прячутся, а бизнес ведут.

— Гранату, гад, украл. Счастливая гранат… была., — огорченно повторяет Миша.

— Девушка подарила?

— Ну! — проговаривается Миша.

— Ох, и где такие водятся!

— Там склад.

— Девушек?

— Гранат, — возмущается Миша. — И это… Еще есть, остались, наверное…

— Девушки?

— Ну, — неуверенно говорит Миша. — У нас все есть.

— Где такие девушки, что любимым гранаты дарят?

— В Сибири.

— Хочу в Сибирь, — мрачно говорит Леха.

— Седой, ты местный, что скажешь?

— Про Мишу?

— Про гостя.

Седой вздохнув, наконец, выговаривает главное:

— Так случилось… Миша на него наступил.

— Как?!

— Кочкой прикинулся возле дерева, на которое Миша забраться решил. Удобной такой кочкой.

— Ни хрена себе! Хотел бы я посмотреть!

— Мишу–слоника на дереве? — спрашивает Сашка.

— И это тоже! Но главным образом, как так нажраться можно, чтобы человека с кочкой попутать? Миша, ну–ка, дыхни!

— Не в Мише дело, — озабоченно произносит Седой. — Я и сам не заметил, а должен был бы.

— Ни фига себе!

— Кто же это?

— Леший! — убежденно говорит Седой. — Самый натуральный леший…

Смотрят на него внимательно — вроде не придуривается, затем Миша спрашивает свое зудящее.

— Зачем лешему граната?

— Думать боюсь! — говорит Седой и едва слышно бурчит себе под нос: — Приходи вчера нечистая сила!

— В лес, до особого распоряжения, ни ногой, — объявляет Георгий. — Во всяком случае, без оружия. «Седьмому», «Шестому», «Четвертому» смотреть — есть ли след и куда ведет.

— Нет следа, — грустно говорит Седой. — Совсем нет следа. Кто–то по лесу лучше нас ходит…

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«Крупная операция по поимке беглого преступника, подозреваемого в убийстве, начата в Партизанском районе Красноярского края. Об этом сообщил в понедельник руководитель пресс–службы Красноярского Главного управления исполнения наказаний (ГУИН) Валдемар Гулевич. По его словам, для этого вертолетом ориентировочно около таежной деревни Хабайдак выброшен десант, состоящий из сотрудников правоохранительных органов и усиленный бойцами СОБРа. В интересах проводимой операции фамилия и другие сведения о беглеце не разглашаются. Не называется также и регион страны, в котором ему удалось скрыться от следствия и правосудия. Известно только, что беглец находится в федеральном розыске с 2001 года…»

/РИА «Новости»/

(конец вводных)

----

Извилина лежит на лавке лицом вверх, спустив ноги по обе стороны и прикрыв глаза книжкой без обложки. Сборник крылатых мыслей о войне, который нашел у Седого на полке средь справочников — должно быть, доставшихся в наследство от Михея, странным образом затесавшимся средь томов традиционной и нетрадиционной медицины. Должно быть, сам хозяин, по логике понятной только людям прошедшим войну, считал, что имеется в всем этом нечто… общее, что ли?

Здесь же, во дворе, под яблоней–дичком, которая когда–то (ни к месту) взошла самосевкой, а хозяин не стал спиливать, стоит старый, но еще крепкий дощатый кухонный стол, только что вымытый и выскобленный ножами, и видно, что кое–где переусердствовали.