Александр Лекаренко - Крылья

Бабка почти не обращала на него внимания, но каждое утро он получал кружку козьего молока с домашним хлебом, днем — миску борща и миску вареной картошки, вечером — то же молоко и хлеб, пища была простой и однообразной, но здоровой, регулярной и вдоволь. Раз в неделю бабка грела воду и стирала его рубашку, после чего он купался в той же хозяйственно–мыльной воде, а затем, пока рубашка высыхала над печкой, бродил по двору в выданных на время бабкиных рейтузах и наблюдал жизнь домашних тварей, если было тепло, а если было холодно, то сидел на кровати, закутавшись в одеяло, и разбирал мудреную кириллицу бабкиной Библии.

Он был привычен к одиночеству и любил его, воспоминания о родителях не часто овевали его тихой грустью — без горечи, без привкуса слез, но кто его знает, как обернулись бы дела холодной, мрачной зимой и в четырех стенах, наедине с сумасшедшей бабкой, если бы он не нашел клад.

Клад представлял собой кучу разномастной и частично подпорченной непогодой литературы, сваленной на чердаке одного из заброшенных домов. Здесь были: подшивка французских порнографических журналов за 1935‑й — 1937‑й годы, журналы «Наука и жизнь» за 1969‑й — 1974‑й годы, разрозненные тома из собраний сочинений Жюля Верна, де Сада, Флобера, Бунина, Мирбо, Дельтея, Бальзака, Клода Феррера, де Мюссе — разных французских издательств, вышедшие в период с 1927‑го по 1938‑й годы, «Тарзан Великолепный» Эдгара Берроуза, издательства «А. Ф.Маркс», напечатанный в 1924‑м году в Петрограде, кипа брошюрок «Религiи и тайныя ученiя Востока», некоего Iога Рамачараки, Книгоиздательства «Новый ЧеловЪеъ», СПб, за 1914‑й год, четыре роскошных альбома в муаровых переплетах с видами Лангедока и Прованса, перемежающихся со старинными, нежно–жемчужными порнографическими открытками, бульварная серия «Дети черного Дракона», напечатанная издательством «Рабочая Москва» в 1925‑м году, «Тибетская Книга Мертвых» с комментариями Юнга, вышедшая в Лондоне в 1927‑м году, четыре тома «Большой Советской Энциклопедии», несколько книжек Эдгара По, Амброза Бирса и Густава Мейринка, изданных в 20‑е годы в Нью — Йорке, с надписями «Советскому народу — от американского народа» и множеством бело–лиловых печатей каких–то уполномоченных, французское издание «Романа с кокаином», «1001 ночь» советского академического издания 1947‑го года в двух томах, десяток Госиздатовских брошюрок из серии «Революция и Гражданская война в описаниях белогвардейцев» за 1927‑й год, «Искусство мастурбации» неизвестного французского автора, «100 приемов самозащиты» с полуоторванной обложкой и без выходных данных, но с уцелевшей надписью, — «Будьте осторожны! Только прямая угроза Вашей жизни оправдывает переломы и увечья, нанесенные с помощью этих приемов». «Новый Альбертъ или секреты, почерпнутые изъ новЪйшихъ открытiй, — Медицинскiе, Химическiе, Ботаническiе, экономическiе и другiе», в переводе с французского, изданном в московской Университетской Типографии, иждивением Любия, Гария и Попова, а 1805‑м году, пиратское издание книжки какого–то Лихваренко, под названием «Последнее путешествие Клингзора», монументальный двухкирпичный труд «Le Diable au XIXsiecLe» доктора Батайля и полтора десятка школьных учебников по химии, русскому языку, математике, физике и биологии. Все это богатство было густо пересыпано паршивыми порнографическими фотографиями из числа тех, которыми во времена оны торговали немые в электричках.

Постепенно и с некоторыми интуитивными опасениями, Саша начал перетаскивать богатства домой. Опасения его оказались не напрасными, бабка, в конце концов, сожгла в печке большую часть «Науки и жизни» и почти всего «Черного Дракона», но к тому времени Саша уже успел их одолеть. Она также помяла в пальцах плотные страницы альбомов, она даже сунула нос к нежнейшим, теневым прелестям французских красавиц, но, будучи не в состоянии ничего разобрать подслеповатыми глазами в постоянном зимнем полумраке хаты, освещенном лишь огнем очага, с презрением отбросила альбомы прочь, вследствие жесткости и общей непригодности для специфических бытовых нужд.

Саше и в голову не приходило, что порнокартинки могут быть расценены кем–то, как грязные и неприличные, собственно, он и слова–то эти никак не связывал с обнаженным телом — папа с мамой позаботились об этом, для него не было тайн ни в женской, ни в мужской анатомии, ни в отношениях между полами, он не делал различия между порноискусством и творениями Фиделя, Родена или Боттичелли. Очень удивился бы случайный путник, заглянув в крохотную Сашину спальню и увидев над его спартанской кроватью изображение роскошной, обнаженной девицы из французского журнала — девица напоминала Саше его подругу детства, Афродиту Пенорожденную. Но никаких путников не было, никто не приходил и не приезжал в это Богом и людьми забыто село, покрытое то белым снегом, как новым саваном, то снегом грязным, как саваном, гниющим на позабытом трупе.

Но все кончается, закончилась зима, и Саша впервые в жизни увидел живых журавлей. Собственно, зима и не была такой уж страшной, дров было полно, за ними даже не надо было ходить в лес, в бабкином дворе не умещалась гора досок, собранных ею, с поваленных окрестных заборов, еды было вдоволь, даже старый и беззубый дворовый пес питался козьим молоком, с добавленным туда маслом, Саша заметно подрос и даже несколько располнел, у него появилась привычка завязывать свои длинные волосы шнурком на затылке, чтобы не падали на глаза во время чтения и в своей, ставшей коротковатой ночной тунике и латаных валенках на босу ногу, он напоминал то ли аккадийского пастушка, то ли деревенскую девочку, весело и радуясь весеннему солнцу, снующую по двору, по хозяйственным надобностям. Бабка же абсолютно не изменилась, она была совершенно такой же, что и девять месяцев назад и казалось, что и через 90 лет она будет все так же торчать в углу между домом и козьим сараем, в том же платье, в том же платке, в тех же раздолбанных туфлях и бубнить себе под нос, и жестикулировать, беседуя то ли сама с собой, то ли с козой, то ли с только ей видимыми существами.

Впрочем, за эту зиму Саша тоже приобрел привычку разговаривать сам с собой. Разумеется, он не мог читать Мирбо или де Сада, но кое–что из Жюля Верна, кое–что из Эдгара По и французские журналы мог. В процессе чтения он обнаружил, что способен воспринять примерно треть страницы сразу. Но при этом возникли трудности с проговариванием, он начинал забывать, как произносятся те или иные фонемы. Тогда он начал читать вслух и повторять прочитанные тексты по памяти, просто для развлечения. Забавные, наверное, разыгрывались сцены долгими зимними вечерами в заваленной снегами хате — бабка, бубнящая у печи «Отче наш» и Сашуня, декламирующий пересыпанные галльскими скабрезностями пассажи из порножурнала.