Марта Шрейн - Золотой медальон

Рыбкин стал рассказывать:

— Я приходил к тебе в прошлую пятницу, а тебя не было, все были на заседании сессии в большом зале, в том, что в дальнем конце коридора у вас. А в приемной, у твоей двери, радио играло, певец этот оперный, Георг Отс исполнял арию Кальмана «Баядера». Ну вот это: «О, Баядера, воплощение мечты! О, Баядера, в сердце ты, только ты!»

— Ведешь себя как влюбленный, — с усмешкой заметил я.

— Напрасно иронизируешь. Уборщица твоя не только хорошо подпевала, но и прекрасно танцевала со своей шваброй. Остановилась только тогда, когда ария закончилась. Увидела меня и вовсе не смутилась, посмотрела своими блестящими черными глазами с таким вызовом, и такая усмешка была на ее лице… Ну прямо переодетая недосягаемая королева. Слушай, Григорий, узнай о ней все. И если у нее хотя бы среднее образование, возьму ее на работу к себе в отдел. Понимаешь, зараза какая, я ей не могу простить этого взгляда. Я что же, такое ничтожество? Ведь любую красавицу могу затащить в постель, ни одна еще не отказывалась. А тут техничка со мной такой вытворила. Ну не ловить же мне ее у тебя в коридоре? Дай мне ее домашний адрес.

— Ну, а что ко мне пришел? Приходи к шести вечера. Она как раз уборку помещения делает. В любовных делах посредник опасен. А вдруг она мне самому понравится?

— Григорий, мне не до твоих шуток. Ну, собери данные.

— Соберу, соберу Рыбкин. Позвони мне через пару дней. Честно говоря, я по горло занят. Ты не вовремя пришел. Мы новый дом сдаем. Вокруг него страсти кипят. Извини, сейчас у меня прием посетителей.

В эти дни я совсем закрутился на работе и забыл об обещании, данном Рыбкину, да и «блажь это с его стороны «подумалось мне. И действительно, почему я должен помогать ему в сердечных делах. Сам не мальчик.

Конец дня, закончился прием посетителей, а меня еще ждал к себе председатель исполкома. Мы говорили опять же о заселении нового элитного дома, и, конечно о моем отпуске. На завтра в жилищном отделе должны выдать ключи и ордера. Но только я вернулся с папкой по квартирным вопросам к себе в кабинет, как у меня раздался телефонный звонок. На проводе был районный военный комиссар. Он просил изыскать возможность вселения в новый дом своего племянника, всего однокомнатную квартиру. Мы с ним в дружеских отношениях и я ответил:

— Пойду, поужинаю, приму душ и вернусь на работу. Поищу что–нибудь подходящее. Если появится возможность, кого–нибудь переведу на заселение в другой дом, попроще, который строители сдадут в следующем квартале. И пообещал перезвонить, но просил не очень–то рассчитывать именно на этот дом. Все бумаги уже утверждены и только что подписаны председателем.

Начало апреля в этой местности было снежным и грязным временем. Морозы могли вернуться, и потому городские службы подавали тепло в том же объеме, что и в феврале. Сидя в кабинете, весь вспотел. И, в предвкушении душа, помчался домой. Переодевшись и поужинав, к восьми вечера вернулся на работу. В кабинете стояла та же духота. Не прикрывая двери до конца, открыл еще створку окна. Потянуло сквозняком. «Так–то лучше», — сказал я сам себе и, раскрыв папку с документами по квартирным вопросам, рассортировал их. Получилось две стопки. Слева лежали бумаги на получение квартир партийными и советскими работниками. Справа бумаги на тех людей, которые уже заручились поддержкой первых, и пять кандидатур, в том числе моя, из числа работников нашего исполкома. Я задумался и, когда у меня зазвонил телефон, связанный с приемной комнатой, не сразу поднял трубку. Его подняли в приемной. Это было странно. Секретарь–машинистка уже ушла. Кроме меня и уборщицы, в помещении никого не было. Через приоткрытую дверь до меня донесся приятный женский голосок: «Привет, Зина. Нет еще. Кабинет зама не убрала. Да, этого красавчика.»

— Кажется, речь обо мне. Кто бы это мог быть? — с удивлением подумал я.

Аккуратно подняв трубку, я услышал голос так называемой Зины и разговор меня заинтриговал. Точно говорили обо мне, и впервые я услышал имя «Эля». Незнакомая мне Зина спрашивала:

— Эля, неужели, когда получишь квартиру, так и будешь на двух работах работать?

И пастельный голос из приемной, насмешливый и лукавый:

— Ну, еще чуть–чуть поработаю, приоденусь, а потом рассчитаюсь с этой работы. Подкараулю Томилина и скажу ему: «Я вас люблю!» А чего не признаться. Ему все равно, а я себя порадую.

В трубке смех и другой голос:

— А если клюнет?

— Нет, конечно. Он смотрит только на равных ему или тех, кто выше его по должности. На уборщиц никто не обращает внимания, да ещё на молоденбких девушек.

— Что за мужчины пошли? Такую женщину не замечают. А может у этого Томилина со зрением неважно?

— Нужна я им? Мне двадцать девять лет, а живу в общежитии, где мелкая живность не знает границ. Уже год ночую здесь на диване, у председателя в кабинете, чтобы не слышать пьяные голоса, да нецензурную брань.

Но, не знакомая мне, Зина продолжала:

— Эля, ну получишь квартиру, обставишь ее, неужели к себе никого не позовешь. Если уж этот Томилин ни разу тебя не видел, так пригласи его, хотя бы на одну ночь.

— Ну да, пригласить и лежать в постели бревном. Не то на завтра в своем мужском кругу, с хохотом разберет меня по косточкам: как шевелилась, как дышала. Если только провести с ним ночь и сразу же голову отрубить? Лучше Гошу дождусь. Он не посмеется надо мной.

— Тоже мне, царица Тамара.

Кровь в моих жилах закипела. Я даже пропустил мимо ушей имя «Гоша». Еще бы. Я в огромном помещении один на один с гордой женщиной, которая любит меня молодого, свободного, хочет провести со мной ночь и утром отрубить мне голову. Да еще зовут ее Элей, как мою далекую подругу юности. Что делать? Выйти сейчас к ней и, не церемонясь, объясниться? Оставаться в засаде и послушать разговор до конца? Но какой голос! Если она также хорошо сложена? Но ведь речь идет об уборщице. Неужели о ней говорил Рыбкин? Это она хочет получить квартиру, потом объясниться в любви. Но то, что я услышал далее, буквально пригвоздило меня к креслу, из которого я было приподнялся. Голос из приемной продолжал:

— На днях выйти на свободу должен мой Гошенька Кузнецов. Как только получу квартиру, начну его искать.

«Бог ты мой! — очнулся я, — Это же Эля в приемной!». Сердце мое учащенно забилось. Всего пять, шесть шагов отделяет нас друг от друга. Но кто–то осторожный внутри меня предупредил: «Вас разделяет пятнадцать лет. Ты добился своего нынешнего положения, этих ступеней к вершинам, благодаря противным твоему сердцу разного рода интрижкам с нелюбимой женщиной. И вдруг выяснится, что ты скрывался все эти пятнадцать лет от уголовной ответственности. Об этом узнает ее подруга Зина. Вы теперь с Элей разные люди. Благодари Господа, что она тебя не узнала. Но другой голос внутри меня подсказывал: «Да разве в тебе хоть что–то сохранилось от того мальчика, Гоши Кузнецова? Каким ты был в четырнадцать? А она? Она тоже стала другой, взрослой женщиной. К чему себя обнаруживать? Достаточно того, что она нашлась. Ты теперь можешь удовлетворить свое любопытство и понаблюдать за ней. Это не трудно. Она работает с тобой под одной крышей. Даже можешь что–то сделать для нее. В твоих руках такие возможности! — Она, твоя Эля работает уборщицей и, наверняка, живет в нужде. Послушай, лучше, о чем судачат приятельницы».