Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

Фонтаны не шумят, не блестит золото. Он отдал распоряжение о том, что проведет сегодняшнюю ночь в золотой спальне нового дворца.

Ему опять стало страшно. Достаточно ли безопасен этот дворец? Не может ли кто-нибудь, по поручению князя Филиппа или Бауманна фон Брандта, тайком забраться сюда из Кронбурга?

И вдруг с дьявольской силой его поразила страшная мысль о том, что, несмотря на все свое могущество, он нигде не свободен от преследований!

Да, он непременно должен построить себе замок, который нельзя было бы взять, к которому не могли бы приблизиться изменники. Широкие извилистые улицы, проложенные для его золотой кареты в Герцогсбурге, были смешны. Смешно было и оставаться на этом озере, голубые воды которого были доступны любому рыбачьему челну.

От страха дрожь пробежала по его телу. Он не мог больше оставаться в золотом дворце, великолепие которого представлялось ему когда-то чудесной мечтой. Он должен бежать от преследователей, которые гонятся за ним по пятам, бежать от них и от самого себя.

Он немедленно садится в лодку. Он снова на материке, и белоснежные кони мчатся в горы.

Альфред заперся в золотых палатах своего нового дворца Герцогсбурга над шумящими потоками ущелья. Конечно, дворец св. Грааля не мог предоставить такой безопасности, как замок на Скале Герцога, о котором он теперь мечтал. Однако меловая скала все-таки поднималась отвесно, почти неприступно, над равниной. Теперь к ее уединенной вершине могучими изгибами поднималась удобная проезжая дорога, которая, по его приказанию, была проложена в самой массе гор при помощи динамита.

Динамит!.. Он вдруг вздрогнул. Разве один из его камердинеров не рассказывал ему еще недавно, что значительное количество этого страшного вещества было украдено при постройке дороги и исчезло каким-то таинственным образом. Куда девался этот динамит? Что задумали с этим страшным разрушительным средством? Зачем было красть динамит?

А что, если его враги — князь Филипп, Монтебелло, уволенный Бауманн фон Брандт?.. О, у него есть враги в Кронбурге, да и по всему герцогству, это ему хорошо известно. Что, если динамит украли с единственною целью пустить его в ход против него, против его герцогской мощи и величия!

Он был один. Даже самому верному своему слуге, старому другу Ласфельду он велел сказать через лакея, чтобы он сегодня не попадался на глаза его высочеству.

Страх охватил его.

Никто не принимает в нем участия. Нет ни любви, ни дружбы… одна роскошь, пурпуровая мантия и трон из золота и слоновой кости, воздвигнутый в тронном зале под всевидящим оком Божиим.

И вдруг его охватил какой-то странный страх перед этим залом.

Что ему предсказал маэстро много лет тому назад?

— Ни один смертный не дерзнет построить замок для св. Грааля.

А он отважился.

Даже день, превращенный по его желанию в ночь, не дал ему на этот раз сна. Беспокойный, как Агасфер, внезапно охваченный страхом, что преследователи гонятся за ним по пятам, Альфред бежал из комнаты в комнату. Он не мог нигде сосредоточиться.

Комната адъютанта была пуста. Его строгий приказ заставил верного Ласфельда держаться вдали. В кабинете он остановился перед картинами, изображавшими приключения рыцаря Грааля. Того, как и его самого, преследовали, но тот нашел избавление у папы, и рис начал снова расти.

А он? Его не влекло уже в грот. Он напоминал ему грот в новом дворце, где он мечтал о неземной красоте, наслаждаться которой он оказался сегодня не в состоянии.

Что такое? Не послышались ли ему шаги, вдруг громко раздавшиеся в этих золотых залах, куда вход был строжайше запрещен для всех? Не ворвались ли туда под предводительством его дяди-князя Филиппа солдаты, возмутившиеся против него?

Как сумасшедший, бросился Альфред к окну. Ничего не было видно, он обманулся. И, однако, он так ясно слышал все, его ухо отчетливо уловило лязг оружия и хриплые голоса ворвавшихся людей. И ничего этого не было. Что это было за привидение среди бела дня, что за галлюцинация чрезмерно возбужденной фантазии? Он слышал голоса, которые не говорили, видел солдат, которых там не было, и отчетливо слышал лязг оружия?

Холод пробежал у него по спине. Что такое с ним?

Снова быстрым шагом прошел он по всем комнатам. Он уже не замечал ни картин, ни золота и его сверкающего великолепия. Перед алтарем, стоявшим в нише, он бросился на колени и пробормотал несколько бессмысленных от страха слов, но молиться он не мог. Его мозг был как бы выжжен, голова пуста, могучая фантазия истощилась.

И вдруг у него вырвался смех над самим собой и над царством сказочной красоты, которое он создал там в своих уединенных горах. Он танцевал в золотом зале, хлопая в ладоши. Затем вдруг остановился и долго стоял на одном месте. Как долго он стоял — этого он не знал. Проходили минуты, протекали часы, а Альфред все стоял, не двигаясь, смотря в пол, без мыслей, без чувств. Представление о самом себе, о мире, о людях, о своих планах, обо всем — как будто погасло у него в голове.

Наконец он пришел в себя.

Опомнившись, он позвонил. Теперь, должно быть, уже вечер. В золотых комнатах стало смеркаться. Он был голоден. Прошло не менее двадцати четырех часов с тех пор, как в последний раз он ел на поднимающемся столе в своем новом дворце.

Робко вошел служитель.

Увидев человека, Альфред громко рассмеялся. Что с этим малым?

У него на лбу ярко-красная печать.

То был его собственный приказ. Все головы, которым известны тайны его уединенной прекрасной и страшной жизни, должны носить на лбу печать, как герцогское письмо.

Альфред, не говоря ни слова, показал на столовую.

Слуга понял его и вышел.

Через пять минут он голодный сел за свой обед. Он ел без вилки и ножа, прямо руками.

Резче и резче выяснялись очертания событий, которые, словно туманные призраки, гнездились в его голове. Он стал опять думать — к удивлению ясно и логично, как он думал прежде несколько лет тому назад. Он снова овладел собой. Он пришел к заключению, что это он с голоду впал в такое странное загадочное состояние, состояние какой-то апатии и страшных галлюцинаций.

Он приказал позвать к себе фон Ласфельда.

Тот знал своего государя. Его нигде не было видно и тем не менее он незаметно для Альфреда был всегда около него наготове.

Малейшее промедление в исполнении приказания могло вызвать приступ жесточайшего гнева. Настроение герцога нельзя было учесть заранее.

— Какие дела сегодня, Ласфельд? — спросил его герцог.

Ласфельд одну секунду изумленно посмотрел на него.

Как он может быть спокоен и так владеть собою после того, что случилось утром, после всего того, что рассказывала прислуга нового дворца.