Борис Кригер - Кружение над бездной

Последовав моим советам, расцвесть можно в считанные месяцы. Там, глядишь, на тебя обратят внимание в издательствах. Может, и устроишься куда, не прекращая свою литагентскую деятельность. Или еще… Учреди литературный конкурс. Найди спонсоров. Пусть будет премия символическая. Зато в жюри — сплошные знаменитости. Те же Гафт и Юрский, раз ты им так полюбился… Назови как–нибудь пышно. Премия «Золотое Слово», или «Алмазная запятая»… или еще как. Организовывай литературные вечера, где знаменитости вперемешку с молодыми авторами будут читать свои произведения. Кстати, чтобы начать все это делать, денег совсем не надо. Можно пить. Только говори всем, что уехал за границу встречаться со спонсорами или издателями. А сам в запой. Потом проспался — и опять работать. Так и с Ветой свяжешься в конце концов — предложишь ее напечатать… Глядишь, отношения и наладятся! Хотя куда там… Тебе же все равно помирать от СПИДа… А будущей жизни у тебя не будет — православие тебя раздражает…

— Все–таки ты безнадежный мечтатель. Есть люди, совершенно неспособные начинать с нуля. Но деньги никакие и ни под каким видом я от тебя не приму. Написал вот гражданин Германии неплохой роман. Я ему предложил свои услуги. А он — у меня ни гроша, живу в немецком бомжатнике. Единственная женщина, которую любил, его бросила. Короче, я ему начал редактировать бесплатно. Правда, работу так и не закончил. А насчет твоего издателя я не знал. По поводу алкоголизма, психиатрической клиники. Я как–то справлялся о его здоровье. «Плохо», — был ответ. Его однокурсник в сумасшедший дом попал еще до Литинститута, а уж до «белочки» допился после его окончания. Ничего страшного — я за три дня восстанавливался полностью. История с Ветой давно закончена. Навсегда. Она принимала мою помощь так, будто делала одолжение. Она говорила мне в июне, что в апреле собиралась переезжать ко мне. Приехать сразу с вещами и остаться. Может, по обыкновению лгала. Вете, знаешь ли, верить нельзя. Тем более, я целоваться к ней не лез. Как так? А вот так. «Вета, можно я тебя поцелую?» А вместо ответа ее губы — вот и все. Станция «Театральная», приехали.

Ладно, открою тебе тайну… Сделал я анализ крови на СПИД. «Вам необходимо сдать анализ еще раз». К тому времени я уже знал, что это значит. При положительном анализе всегда так говорят. Ничего не сдаю. Проходит неделя или около. Встречаю девушку, с которой спал, в слезах. Что случилось? У меня анализ на ВИЧ положительный. Что я еще мог подумать? Только осенью решился и сдал подряд два анализа на Кутузовском. Отрицательные. Кстати, православие меня не раздражает. С глубочайшим уважением отношусь к своей прабабушке, постом и молитвой дожившей почти до ста лет.

Но я загнусь и без СПИДа. Цитирую пастернаковскую строчку: «Мы будем гибнуть откровенно». Да, да — именно откровенно, еще как откровенно…

— Ну, так за чем же дело стало? И обязательно ли гибнуть? Может, стоить что–нибудь попытаться изменить?

— На свете есть множество людей, которые, несмотря на ум, знания и талант, не способны ничего изменить в своей биографии. Подчас такова ЖЗЛ. Знаешь, наверное, кем работал Венедикт Ерофеев на протяжении своей жизни.

— Я, Андрюша, всё всегда начинал с нуля. Ерофеев жил в советское время. Нынче другие возможности!

— Я тут, как ты догадался, пил несколько дней. Оттого мои послания были чуть более эмоциональными и сумбурными, чем обычно. Спасибо, что развлекал меня перепиской, иначе было бы совсем скучно. Неужели ты и впрямь думал, что я приму от тебя тур в Египет? Я не только собутыльникам в глаза после этого смотреть бы не смог, — в зеркало заглядывать бы перестал. Была у Владимира Войновича такая ранняя повесть «Хочу быть честным». Я, наверное, прискорбный продукт советской эпохи, в которой честность, бескорыстие и жертвенность были одними из главных добродетелей. Главное — быть честным перед самим собой. Я не сделаю дурной поступок, даже если об этом никто и никогда не узнает. В ту пору, когда я у тебя работал, на разнице курсов, скакавших, как цирковая лошадь, можно было неплохо наварить. Ты ведь меня, по сути, не контролировал. Но я не присвоил себе ни одного цента. И после этого я для тебя олицетворяю Россию, где не воруют только мертвые! На твоем месте я бы не слишком верил откровениям моей бывшей жены. Это прямая противоположность Вете: низкорослая, не умеющая вести себя в обществе, малообразованная баба (полагает, что Церетели — это сорт грузинского вина), к тридцати трем годам полностью утратившая женскую притягательность, которой, впрочем, вряд ли когда обладала. На Вету она похожа только лживостью. Но если ложь Веты искусна и преследует определенные цели, то ложь моей бывшей женушки, как правило, немотивирована. Жаль, что ты так и не догадался извиниться передо мной за май. Нет, не за увольнение, конечно. Догадайся сам за что.

— Как же не попросил прощения? Вот, я же отослал тебе еще в мае: «Прости меня, Андрюша. Я согрешил, ибо не оказал тебе сострадания несчастному, не утешил тебя печального, не наставил на путь истины и добра тебя заблуждающего, не отвратил от соблазна, а, может быть, и сам погубил твою душу грехом соблазна. Прости меня, грешного, Христа ради. Твой Герберт…»

— Этот мэйл меня дико возмутил. Извинения вместо денег. Что тебе мешало перевести все деньги?

— Андрюша, мы все уже обсудили. Прости меня, если можешь, если не можешь — не прощай.

— Есть вещи, которые не прощаются. Кстати, твой паспорт я вернул на место. Снова красуется. А то подумаешь, что я удалил его за окончательно погашенный тобой на днях долг. Ты послал мне сто долларов, а был должен семьдесят… Ты обязан был сделать это еще в мае. Может, отдать твои деньги Нацболам? Мол, скромный вклад в дело освобождения России, сделанный западным бизнесменом Гербертом Адлером.

— Ты меня не удивишь. Меня последнее время окружают сплошные фашисты. Так как насчет хеппи–энда? Отказываешься?

— Все–таки чудак ты редкий. Сначала грозишь мне адом, а потом предлагаешь устроить хеппи–энд. Но мне почему–то кажется, что с эндами мы еще повременим. Как с хеппи, так и не с очень. Я ничего не боюсь.

— А по–человечески жить тебе не хочется?

— Мне почему–то стихи вспомнились: «Жизнь моя удалась, но конец ее близко. А когда я был свеж, легковерен и юн, полюбилась мне девушка–кокаинистка, озорная хохлушка из города Сум». Думаю, что ничего уже не исправить. Тут что–то непоправимое в судьбе. Несмотря на то что я симпатичный и умею вести себя с барышнями, ни одна из тех, что была мне дорога, не отвечала мне взаимностью. А по–настоящему была дорога только одна. «Она была так дорога ему чертой любою, как морю близки берега всей линией прибоя». Я ведь и в самом деле был бы тебе признателен за всё, если бы не такой конец. Помнишь: «Спасибо за сказку, за боль, за отчаяние»? Так я тебе писал в мае. И это было искренне. А теперь подыхаю в этом бомжатнике. Радуйся. Мне довольно много лет, нет образования и нет никаких шансов на работу, связанную со словом. Может, тебя повеселит то обстоятельство, что владельцу крупного питерского издательства понравился твой роман о нас. И жалко блудницу Ксюшу. Очень жалко…